Новое платье Леони

Одни гомонили, нервно курили сигарету за сигаретой, бегая из угла в угол. Тогда еще не говорили fashion week, тогда все называлось «неделя коллекций». Ожидали пятьсот человек, а не тысяча двести, как бывает сейчас, фотографы и операторы обычно тихо сидели в своем углу, и было их не слишком много. Было запрещено распространять фотографии или фильмы, надо было дождаться «разрешения на публикацию», прежде чем обнародовать хотя бы один снимок с показа. Звезды тогда звались Ив Сен Лоран, Шанель и Диор в области высокой моды, а в области прет-а-порте – Дороти Бис, Аньес Б., Эммануэль Хан, Кензо. И были еще другие, те, кого называли «цирк». Они не имели права проводить свои дефиле в рамках показов высокой моды и раскидывали шатры где угодно, на парковке или просто на пустыре. Это были Мюглер, Беретта, Монтана, Кастельбажак.

Елене удалось пробиться в синдикат высокой моды, ей назначили день и час.

Ее показ должен был длиться двадцать пять минут. Пятьдесят моделей одежды. И если все пройдет успешно, об этом узнают на следующий день из «Фигаро» или посмотрев первую страницу Woman Wear.

Зал медленно наполнялся. Журналисты, колумнисты, друзья и знакомые. Весь Париж был тут и с нетерпением ожидал триумфа любимицы прессы Елены Карховой.

Из-за занавеса, который принесет ей удачу или провал, она наблюдала за залом.

В первом ряду был граф со своей знаменитой тростью и каракулевым воротником. Для парижского общества это значило очень много.

Елена умолила его прийти. «Не оставляйте меня одну-одинешеньку, пожалуйста, я прошу вас об этом одолжении и я больше никогда ни о чем не буду вас просить, ну пожалуйста».

В конце концов он согласился. Притом что «та женщина» пришла в ярость и пыталась его удержать. Она била вазы, срывала с себя подаренные бриллиантовые серьги, угрожала разрывом. Граф стоял на своем.

Все было готово. Манекенщицы, одетые и накрашенные, ждали в трусиках и лифчиках, когда прибудет одежда. Репетиции прошли без проблем. Музыка, свет, проходы манекенщиц по подиуму – все было безупречно подготовлено.

Не хватало только платьев.

В зале перешептывались: графиня Елена Кархова решила сказать свое слово в области высокой моды. Оказывается, это не просто светская красавица, которая вихрем проносится по магазинам, дает пышные ужины, встает к полудню и листает журналы. Она, оказывается, работает, рождает идеи, создает. Воцарилось напряженное ожидание. Все готовились или осмеивать, или прославлять ее работу.

Елена за кулисами ожидала прибытия грузовика, ежесекундно поглядывая на часы, ругала Робера, который бегал вокруг, звонил, отправлял гонцов на склад.

– Грузовик отправился в пять тридцать, он уже давно должен быть здесь, – повторял он, потея от волнения. – Что случилось?

Модели для показа не привозили и не привозили.

Елена вне себя, на грани обморока, молча сжимала зубы, стараясь не выказывать паники. Симона, ее примадонна, время от времени заливалась слезами, но вещи не прибывают, и невозможно проводить дефиле, мы скоро пойдем по домам, и она молилась, скрещивая пальцы на удачу.

Робер Систерон промакивал платком лоб и на нервной почве косил пуще прежнего. У Елены за шиворот лились ручейки холодного пота.

Все служащие потрясенно молчали. Позвонили префекту полиции, чтобы выяснить: что же могло произойти на промежутке от улицы Крыма до гранд-отеля на улице Риволи?

Грузовик так и не приехал.

Приглашенные подождали час в салоне «Мерис», и наконец Робер Систерон вышел на подиум и сделал объявление:

«Показ отменяется. Модели были похищены по дороге между складом и отелем».

Раздались крики удивления и разочарования. «Это невозможно, немыслимо, невиданно, неслыханно! Очковтирательство! Она просто не была готова к показу и хотела заставить нас поверить в то, что… Просто решила сделать себе дополнительную рекламу! Номер не удался».

Елена за кулисами попросила стул и упала на него совершенно раздавленная.

Она была уверена: это дело рук «той женщины».

Но у нее не было доказательств.

Когда граф покинул свое место в первом ряду, за ним потянулись все приглашенные.

Елена проводила всех, остался только верный Робер, который побежал искать ей настой ромашки и два аспирина.

– У меня столько слез внутри, что я даже не могу плакать, – пожаловалась она, глотая таблетки. – Я думаю, что сейчас умру.

Они сидели в пустом салоне «Четыре сезона». Тут вдруг появился курьер и протянул Елене белый конверт:

– Мадам Кархова?

Елена кивнула.

– Вам письмо. Распишитесь, пожалуйста.

Елена знаком попросила Робера, чтобы он расписался за нее.

Она открыла письмо.

Внутри – белый листок, на котором было написано: «Я сожалею…» и подписано тем проклятым именем.

Неделю спустя она случайно узнала, что ее соперница подкупила шофера, чтобы он не довез до места коллекцию. «Она» велела ему вывалить платья на помойку и поджечь бак.

Так была разрушена мечта Елены.

Она вернулась к себе.

На неделю закрылась дома. Ела рахат-лукум, пила шампанское.

Ни проронила ни слезинки.

Не открывала графу, который барабанил в дверь.

С тех пор она его не видела.