Новое платье Леони

Я открыл дверцу и посадил его на переднее сиденье.

– Вы уверены, что все нормально? – спросил я его.

– Да, мне тут недалеко до дома. Поехали! – сказал он водителю, который слушал сводку новостей.

Странно, но я все очень хорошо помню. Помню ту липкую, невыносимую жару, помню бледно-желтую рубашку водителя, его очки «Персоль», помню, что комментатор на радио рассказывал про визит Леонида Брежнева во Францию, про то, как Валери Жискар д’Эстен принимал его на Елисейских полях, о курсе валют, о том, что армия безработных наконец перевалила за миллион. Я склонился к дверце, мне хотелось, чтобы он сказал мне, что никогда больше ее не увидит, я хотел этого изо всех сил. Я коснулся ключей квартиры на улице Ассомпсьон, они жгли мне пальцы.

Он посмотрел на меня, и вот каковы были последние слова, сказанные мне на прощание:

– Скажите, а вы знаете, кто нас выдал? От кого ее муж обо всем узнал? Потому что она не могла ему рассказать, это точно…

– Нет, я не знаю.

– Я вытащу ее оттуда, сниму ей в Париже квартиру и…

Я оборвал его на полуслове:

– Вы хотите ее смерти, наверное?

Он ошеломленно посмотрел на меня.

– Если она умрет, это будет ваша вина, предупреждаю.

Я развернулся и пошел прочь.

Я был взбешен.

Вернувшись в отель, я бросил ключи от квартиры на улице Ассомпсьон на кровать. Купил в баре маленькую бутылку виски. Потом вторую. А потом и третью. Опустошил весь бар.

Я был разочарован. Этот человек был некрасив, он потел, улыбался, как умственно отсталый. Боялся своей жены как настоящий подкаблучник.

Подумал о Рэе: он, по крайней мере…

И сам себе стал противен.

Просто ужасно на себя разозлился.

Я никогда с тех пор не слышал о Люсьене Плиссонье. Он так мне и не позвонил. Я потирал руки. Думал, что победил. Но я быстро разочаровался. Леони оказалась беременна. Рэй торжествовал. Теперь никто не назовет его Пустоцветом.

Через некоторое время после этого я подрался с ним у Жерара.

А еще через некоторое время я и сам стал отцом.

Я никогда больше не оказывался с Леони наедине. Ключи от квартиры я вернул хозяину.

Вот так все оно было на самом деле.

Из-за меня умер человек.

А что я сделал с письмом Люсьена Плиссонье?

Я спрятал его в шкаф в своей мастерской. Прочитать его я так и не осмелился. Но я хотел сохранить доказательство того, что эта история все-таки произошла. А то по истечении стольких лет я уже и не верил, что так было. Воспоминания становились смутными и расплывчатыми. Перед глазами проплывали бар, два стакана, оливки и орешки, бумажная скатерть, вентилятор в другом конце зала. И я спрашивал себя, что же стало с этим добродушным, совершенно заурядным человеком с большими синими глазами. Я гладил край конверта. Он пожелтел от времени. Неравномерно, большими овальными пятнами. Смотрел на надпись крупными изящными буквами: «Для тебя, Леони, от твоего Люсьена». И все время в голову приходила одна и та же мысль: какой красивый почерк. Немного женственный, немного даже какой-то жеманный. И почему она его полюбила, а? Что у него есть такое, чего нет у меня?

И потом я вновь клал письмо в шкафчик и занимался починкой моих старых часов. Только это меня успокаивало.

* * *

Стелла, Адриан и Том сидели за столом на кухне у Сюзон. Они чистили кабачки. Сюзон решила испробовать новый рецепт запеканки, который она нашла в газете «Рустика». Без тертого сыра и масла.

Она вбила себе в голову, что Жоржу необходимо понизить уровень холестерина в крови, и придумывала всяческие хитрости, чтобы сделать блюда более легкими, менее жирными. Жорж упорно сопротивлялся и отпихивал еду, которую она ему предлагала, если она не была залита литрами сливок и масла. «Ты хоть раз видела, чтобы я болел?» – грохотал он. – Нет, я никогда не болею! Так что нечего сажать меня на голодный паек!»

Он называл голодным пайком все, что хоть отдаленно напоминало диету.

Часы пробили одиннадцать раз, когда во дворе остановилась машина Жоржа. Он вернулся из Сен-Шалана. Утром по субботам он всегда ездил на рынок. Сюзон подошла к окну и принялась наблюдать, как брат выгружает вещи из машины.

– Доктор сказал, что ему нельзя поднимать тяжести, но он же упрямый как осел! – проворчала она, откидывая седую прядь со лба.

Она надела свой летний передник. Тот же самый, в котором ходила прошлым летом. И позапрошлым тоже.

– Протри чесноком края противня, – предупредила она Тома. – И дно тоже не забудь. А потом ты выложишь на противень ломтики кабачков в несколько слоев и добавишь обезжиренных сливок, не слишком много, ладно. И соли, и перца! Я слежу за каждым твоим шагом, знай!

– Я сам все знаю, я умею делать запеканки.

– А вы режьте потоньше, – скомандовала она Стелле и Адриану, которые начали резать кабачки.

Жорж вошел, толкнув дверь плечом. Поставил коробку со съестным на стол посреди очистков. Кинул недоверчивый взгляд на миску с нарезанными кабачками.

– Опять хочешь заставить меня худеть?

Сюзон пожала плечами и ничего не ответила.

– Просто мания какая-то! – пробурчал Жорж. – Ты сама-то себя в зеркало видела? В дверь не влезаешь!