Новое платье Леони

Гэри положил руку на плечо Калипсо, немного надавил, что означало: я здесь, я с тобой, ничего не бойся, я сверну голову ящерице, если она захочет тебя напугать.

Это ощущение показалось ей чудесным.

В кафе «Сабарски» они заказали два чая, один горячий шоколад, пирожные, взбитые сливки и засахаренные вишни.

Незнакомец сказал, что хотел бы помочь Калипсо. В смысле оказать финансовую помощь. Он прекрасно знает, что начинающий скрипач не очень-то много зарабатывает. А у него большое состояние и нет детей.

Он повернулся к Гэри, добавил, что ему кажется, что тот не нуждается в помощи. На его лице читается достаток. Он прав или нет?

Гэри молча кивнул.

Незнакомец прав. Он не нуждается в деньгах.

Но он при этом был не прав.

Гэри очень нуждался в помощи.

Он проводил все свое время с Калипсо и ее скрипкой, со своим фортепиано. Ел, сидя по-турецки на газоне, разговаривал с белками, наблюдал за плывущими в небе облаками. Закрывал глаза. Клялся себе, что никогда не был так счастлив.

Он провожал ее до 110-й улицы, целовал у стены из красного кирпича, одними губами выдувал беззвучные слова, сжимал ее пальцы, слышал, как дрожит ее голос, как зажигается в ее глазах таинственный свет, говорил: «Уже четверть шестого, уже двадцать пять мину шестого», стискивал ее в объятиях, слушал, как бьется ее сердце, но всегда останавливался на пороге.

И всегда уходил. Оборачиваясь, размахивая руками на прощание.

Спускался по улице Мэдисон. Проходил перед многоэтажным гаражом, где одни машины стояли над другими, удивлялся, как же люди могут быстро получить свою машину, если куда-то торопятся.

Он пересек парк. Пошел на запад. Посмотрел на солнце, зависшее над зданием «Дакота», где Чепмен застрелил Джона Леннона. Вышел из парка. Пошел по 66-й улице. А ведь Габриэль Форе был вовсе не старым, когда сочинил свой ноктюрн. Ему было не больше тридцати. Я не должен терять ни минуты. О, какая чистая, какая прекрасная мелодия…

Он открыл дверь квартиры.

Гортензия испустила радостный крик. Обвила его руками за шею. Он хлопнул ее по попе, назвал своей курочкой, она захохотала, поцеловала его в губы крепко-крепко.

Склонила голову набок, взяла его за руку, воскликнула: «Иди сюда, посмотри!»

В волосах у нее вместо шпилек торчали карандаши. Пальцы были испачканы тушью. Нос измазан голубой и красной краской. От этого казалось, что она слегка косит. Она воскликнула: «А ты что думаешь? У меня столько идей, нужно как-то привести это в порядок».

Она показала свои рисунки, обняла его за шею, еще раз поцеловала.

– Я так счастлива! Столько всего происходит! Жизнь невероятно прекрасна! Я хочу тебя! Ты большой, сильный, красивый, ты мой герой!

И он стоял в столовой и смотрел на нее, смотрел на нее молча больше трех минут, и думал, как она прекрасна, как она ослепительна, как ее глаза, ее талия, ее кожа, ее волосы… «О, как она наполняет меня красотой. Это моя половинка, половина моей жизни! Сколько уже времени я дышу в унисон с ней? И при мысли, что… о, нет!» У него перехватило горло. Он прижал ее к себе, понес на кровать. Он так боялся потерять ее.

И Гортензия, нежная и пленительная, прижалась к нему, прильнула страстно и яростно, посмотрела ему в самую глубину глаз, укусила его за верхнюю губу, произнесла отчетливо и громко, словно выпуская в воздух зажженный дротик: «Еще, еще!»

И он тотчас же забыл Форе, репетиции, Рико, Калипсо, парк, 110-ю улицу и бьющую по ногам скрипку Гварнери.

Он смотрел на нее, ошеломленный: «Как же ты прекрасна!»

Он ведь совсем забыл об этом. Гортензия Кортес, Гортензия Кортес! Как я осмелился забыть тебя? Какой же я бестолковый и несуразный человек! Забыл твои тайфуны и туманы, твои бури и ветра… Забыл твои ловкие нежные руки, твои танцующие бедра, твои стопы, тайком пробирающиеся по моей ноге…

И они повалились в кровать, впившись губами друг в друга. Они гладили друг друга, ласкали, срывали друг с друга одежду. И… она изогнулась изящной спиралью, а он вдруг остановился, выдержал паузу. Покачал головой, прошептал: «Нет, нет. Это слишком легко, моя маленькая, слишком легко. Что ты себе возомнила? Что меня так просто соблазнить?» Она выгнулась дугой, но он отодвинулся.