Он хотел прийти в себя, сохранить самообладание, не дать страсти унести себя. Хотел скрыть волнение, смягчить жестокость столь неизбежного, столь фатального объятия, заставить ее подождать, засомневаться, хотел спустить ее с пьедестала, на который она себя возвела, заставить забыть роль девушки, которая приказывает, девушки, которая красива настолько, что больно глазам. Он прищелкнул языком, тцц, тцц, красавица, ну-ка помучайся немного. И она знала это, она это знала, но тоже забыла и стала умолять, умолять его, и их объятия возобновились, словно никогда и не прерывались, она хитро улыбалась, обвивала его, скользила, а он направлял ее, стараясь остаться при этом холодным, грубоватым, пока, наконец, не терял голову окончательно и не сливался с ней в водовороте страсти, завершающимся последним ослепительным фейерверком. И потом, изнемогшие, удовлетворенные, они лежали, обнимая друг друга, и она спросила его с тем же хитрым видом, чтобы заставить его поверить, что она послушная маленькая женушка, которая прождала его весь день, сидя у очага с вязанием в руках, она спросила его, как только успокоилось дыхание:
– Ну как сегодня день прошел?
Да наплевать ей на его день по большому счету! Ей нужен его взгляд, его руки, тяжесть его тела, его губы и его стоны, она хочет проглотить его, сожрать его. У нее от него слюнки текут. Но она помнила, что нужно учитывать его предпочтения, его фантазии, его музыку: Форе, Шопена, Моцарта, Бетховена и всю компанию.
И он ответил, перебирая ее длинные пряди медового цвета:
– Я работал над первым ноктюрном Форе, и выглядело это так.
Он напел мелодию, отбивая ритм рукой.
– Я еще не знаю, буду играть со счетом на шесть или на восемь…
– А правая рука или левая ведет? – спросила она, потому что у нее еще осталась капелька внимания, которую она могла бы ему уделить.
– Вот именно этим вопросом я задаюсь, и…
В голове его пронеслись доводы Рико и Калипсо, но это были всего лишь доводы. Уже не было ни красок, ни чувств, ни даже звуков, которые нахлынули на него только что в парке.
Все стерла Гортензия своими гибкими руками, поцелуями, танцующими бедрами.
И тогда он, еще немного задыхаясь от недавней схватки, он приник к ней и спросил: «А ты-то? Ты-то что делала?»
Она не знала, с чего начать, сбивчиво рассказывала про Людовика Четырнадцатого, Антуанетту, Елену, Младшенького, фотографию для своего блога, предложение от журнала – целую колонку ей одной, да, да, клянусь тебе! Книгу иллюстраций, которую она нашла в «Корнер Букстор» на углу Мэдисон и 93-й улицы. «Ну ты знаешь, это такой прекрасный магазин, я ходила туда с Астрид, она искала книгу о Диане Вриланд.
Он побледнел.
Угол Мэдисон и 93-й улицы.
Она чуть не попала в его другое царство.
То, в котором королевой была Калипсо.
Он боялся столкновения двух королев.
Не хотел потерять ни одну, ни вторую.
– Поднявший меч – от меча и погибнет! – с пафосом воскликнула Гортензия.
Он дернулся и спросил: «А к чему ты это сказала?» Видимо, он что-то пропустил по ходу дела.
– Первый же, кто решится мне подражать, мешать, ставить палки в колеса, будет стерт с лица земли!
И она объяснила, что эта противная девка, Мэнди Мариотта, попыталась скопировать ее блог.
– Ну, я ринулась в атаку! Я пошла к ней и обещала отправить ей смертоносный вирус. Я ходила туда с Марком. Он играл роль хакера-фаната, увлеченного идеей создания смертоносных вирусов. Он сделал себе на лице поддельную татуировку. Желтый дракон в зеленых клешнях скорпиона. Она была в шоке! Больше не будет вредить, точно.
Она сдвинула брови, изобразила крутую женщину-воина. Ему опять захотелось ее схватить и начать все сначала.
Он одновременно любит двух женщин. Обеими восторгается.
Возможно ли это?
Некоторые утверждают, что так не бывает. Он мог точно сказать, что это возможно.
Скоро он уедет в Европу.
Может быть, все встанет на свои места, когда он будет далеко от парка, от школы, от стены красного кирпича на 110-й улице?
Или наоборот.
Ну, в общем, у него будет время подумать.
Ведь понимаешь, что теряешь, только после того, как уже потерял.
Эмили по-прежнему настойчиво появлялась у двери мистера Г. Она выслеживала его на улице, ждала под дождем, повисала на его руке, когда он появлялся. От отпихивал ее, она цеплялась, он поднимался по лестнице, она тащилась за ним.
– Я нуждаюсь в том, чтобы ты дал мне свое согласие! Иначе она подумает, что я сумасшедшая! Что я рассказываю какую-то ерунду!
– И я не премину ей это подтвердить! Можешь на меня рассчитывать!
– Ты не имеешь права!
– Упорствовать бесполезно. Я не позволю тебе к ней даже приблизиться.
– Тогда я поговорю с Улиссом. Я смогу его отыскать, и он разрешит мне поговорить с ней.
– Даже речи об этом не может быть! Ты знаешь, в каком он состоянии?
Он стукнул кулаком по столу в кухне, очки его соскочили на кончик носа.
– Он ходит с помощью двух тростей, а моет его Росита. И к тому же… ну, сейчас стало лучше, он может говорить. Но еще совсем недавно он не мог ни слова произнести.
– А что с ним случилось?