Новое сердце

– Да, но с той разницей, что описываемый там Иисус не такой, какого мы знаем по Библии. Тот Иисус сильно отличается от людей, которых Он пришел спасти. Но в Евангелии от Фомы – моем любимом из найденных в Наг-Хаммади – говорится, что Иисус помогает человеку обрести в себе все, что в нем есть общего с Богом. Будь вы христианином-гностиком, то ожидали бы, что путь к спасению для каждого свой.

– Вроде пожертвования сердца кому-то, кто в этом нуждается?

– Совершенно верно, – ответил Флетчер.

– Ух ты! – прикинувшись дурочкой, сказала я. – Как получилось, что эти вещи не преподают в воскресной школе?

– Потому что Ортодоксальная христианская церковь ощущала угрозу со стороны гностиков. Она называла их Евангелия ересью, и тексты из Наг-Хаммади скрывались две тысячи лет.

– Отец Райт сказал, что Шэй Борн цитировал Евангелие от Фомы. Вы имеете какое-то представление о том, где он мог натолкнуться на этот текст?

– Может быть, прочитал мою книгу, – широко улыбнувшись, ответил Флетчер, и публика на галерее засмеялась.

– По вашему мнению, доктор, может быть правомерной религия, исповедуемая только одним человеком?

– Индивидуум может иметь религию, – ответил он. – Он не может иметь религиозную организацию. Но мне кажется, Шэй Борн придерживается понятий христиан-гностиков, разработанных почти две тысячи лет назад. Он не первый, кто говорит, что не может назвать свою веру. Он не первый, кто находит путь к спасению, отличный от других. И он, безусловно, не первый, кто не доверяет своему телу – буквально хочет отдать его, чтобы обрести Божественное внутри себя. Но если он не ходит в церковь с белой колокольней или в дом с шестиконечной звездой, это не означает, что его верования не становятся менее весомыми.

Я просияла, глядя на него. Флетчера было приятно и интересно слушать, и он не был похож на психа. Так, по крайней мере, я думала, пока не услышала тяжелый вздох судьи Хейга и его слова о том, что суд откладывается до завтра.

Люций

Я рисовал, когда Шэй вернулся с первого судебного заседания – съежившийся и замкнутый, какими приходили после суда большинство из нас. Я весь день трудился над портретом и был весьма доволен результатом. Когда Шэя вели мимо моей камеры, я глянул на него, но не заговорил. Надо было дать ему время очухаться.

Прошло минут двадцать, и ярус наполнился звуками протяжного утробного причитания. Сначала я подумал, что это плачет Шэй от переживаний после суда, но потом догадался, что звуки исходят из камеры Риса Кэллоуэя.

– Давай же! – стонал он, потом начал молотить кулаками в дверь своей камеры. – Борн! – позвал он. – Борн, мне нужна твоя помощь!

– Оставь меня в покое, – сказал Шэй.

– Это птичка, чувак. Я не могу ее разбудить.

Тот факт, что Бэтмен-Робин выжил на нашем ярусе в течение нескольких недель на хлебных крошках и овсяных хлопьях, само по себе было чудом, не говоря о том, что однажды он чудом избежал смерти.

– Сделай ему искусственное дыхание, – предложил Джои Кунц.

– Птице не сделать долбаное искусственное дыхание, – огрызнулся Кэллоуэй. – У нее клюв.

Я положил самодельную кисть – скатанный шарик туалетной бумаги, – высунул свое зеркало-лезвие за дверь, и увидел, как Кэллоуэй баюкает на огромной ладони птичку, неподвижно лежащую на боку.

– Шэй, – умолял он, – ну пожалуйста!

Из камеры Шэя ответа не последовало.

– Передай ее мне, – сказал я, присев у двери со своей удочкой. Я боялся, что птица выросла большой и не пролезет в узкую щель под дверью, но Кэллоуэй завернул ее в носовой платок, завязал сверху и по широкой дуге метнул маленький сверток через площадку. Я связал свою леску с леской Кэллоуэя и осторожно втащил птичку к себе.

Не выдержав, я развернул платок и заглянул внутрь. Веки Бэтмена были лиловые и сморщенные, перья хвоста распушены, как веер. Крошечные коготки острые, как булавки. Я дотронулся до них, но птица не шевельнулась. Я просунул палец под крыло – у птиц сердце там же, где у нас? – но ничего не почувствовал.

– Шэй, – тихо произнес я, – я знаю, ты устал. И я знаю, у тебя своих забот хватает. Ну пожалуйста, просто взгляни.

Прошло минут пять, и я уже был готов отказаться. Я завернул птицу в тряпочку и привязал к концу своей удочки, а потом забросил на площадку, чтобы ее забрал Кэллоуэй. Но в этот момент просвистела другая леска, и Шэй перехватил птицу.

В своем зеркале я видел, как Шэй вынул Бэтмена из платка и подержал на ладони. Потом погладил головку пальцем и осторожно накрыл тельце другой ладонью. Я затаил дыхание, ожидая увидеть слабый трепет перьев или услышать тонкое чириканье, но через несколько минут Шэй вновь завернул дрозда.

– Эй! – Кэллоуэй тоже наблюдал за ним. – Ты ничего не сделал.

– Оставь меня в покое, – повторил Шэй.

В воздухе разлилась горечь, стало трудно дышать. Я смотрел, как он отсылает назад мертвую птичку, а вместе с ней все наши надежды.

Мэгги

Когда Гордон Гринлиф вставал, его колени заскрипели.

– В процессе исследования вы сопоставляли различные религии? – спросил он Флетчера.

– Да.

– Разные религии занимают четкую позицию по поводу донорства органов?