– В еврейском мистицизме существует принцип, называемый «тиккун олам», – сказал он. – Буквально это означает «исправление мира». Идея состоит в том, что Бог создал мир, помещая Божественный свет в сосуды. Некоторые из них разбились, и свет рассеялся повсюду. Задача человечества – помочь Богу отыскать и выпустить эти осколки света через добрые дела. Каждый раз, когда мы делаем добро, Бог становится более совершенным, а мы становимся чуть больше похожими на Бога. Насколько я понимаю, Бог обещал верующим Царство Небесное, прося их проявлять любовь и милосердие. Бодхисатва в буддизме обещает дождаться освобождения всех страждущих. И очевидно, даже те давно ушедшие гностики считали, что в каждом из нас есть Божественная искра. Мне кажется, независимо от того, какую религию вы исповедуете, акты доброты делают мир лучше, потому что мы тоже становимся лучше. И наверное, поэтому мистер Борн хочет пожертвовать свое сердце.
В самом деле, какая разница – веришь ты в то, что Иисус говорил словами из Библии или из Евангелия от Фомы? Какая разница – обрел ты Бога в освященной церкви, в тюрьме или даже в себе самом? Может быть, это не важно. Может быть, важно лишь не судить того, кто выбрал иной путь обретения смысла своей жизни.
– Из Акта о религиозном землепользовании и Закона институциализированных лиц от двухтысячного года я выяснил, что Шэй Борн обладает веским религиозным убеждением о необходимости пожертвовать свой орган после смерти, – заявил судья Хейг. – Кроме того, я выяснил, что намерение штата Нью-Гэмпшир осуществить казнь Борна путем смертельной инъекции делает невозможным отправление его религиозного обряда и что власти должны согласиться с альтернативным способом казни через повешение. В таком случае станет возможным донорство органа с медицинской точки зрения. Заседание закрывается, и я жду советников у себя в кабинете.
Поднялся неистовый шум, когда репортеры попытались перехватить адвокатов, пока те не ушли с судьей. Некоторые женщины рыдали, студенты размахивали кулаками, а в задних рядах кто-то запел псалом.
Мэгги перегнулась через ограждение и обняла меня, потом поспешно обняла Шэя.
– Мне надо бежать, – сказала она, и мы с Шэем остались друг против друга.
– Хорошо, – сказал он. – Это хорошо.
Кивнув, я потянулся к нему. Я никогда прежде не обнимал Шэя и удивился тому, как сильно билось его сердце у моей груди, какой теплой была его кожа.
– Вам надо позвонить ей, – сказал он. – Надо сказать девочке.
Как мне было объяснить ему, что Клэр Нилон отказывается от его сердца?
– Да, позвоню, – солгал я, и эти слова запятнали его щеку, как поцелуй Иуды.
Мэгги
Вот погодите – скажу матери, что судья Хейг не католик, как Александр, а иудей. Без сомнения, это вдохновит ее на произнесение речи о том, что, проявив настойчивость, я со временем тоже смогу стать судьей. Должна признаться, мне понравилось его решение – и не только потому, что оно было в пользу моего клиента. Он говорил вдумчиво, беспристрастно, совсем не так, как я ожидала.
– Хорошо, – начал судья Хейг, – сейчас, когда на нас не направлены камеры, поговорим о важных вещах. Мы все знаем, что этот суд не имеет отношения к религии, хотя вы, миз Блум, нашли законный предлог для подачи своих жалоб в суд.
Я в недоумении открыла рот. С вдумчивостью и беспристрастностью покончено. Очевидно, духовность судьи Хейга проявлялась лишь в присутствии нужных людей.
– Ваша честь, я искренне верю в свободу вероисповедания моего клиента…
– Не сомневаюсь, – прервал меня судья. – Но пора вам перестать важничать, чтобы мы могли уладить это дело. – Он повернулся к Гордону Гринлифу. – Штат действительно собирается подать апелляцию на сто двадцать долларов?
– Вероятно, нет, судья, но мне надо проверить.
– В таком случае идите и позвоните, потому что есть родственники, желающие знать, что произойдет и когда. Это понятно?
– Да, судья, – в один голос ответили мы.
Я оставила Гордона в коридоре с сотовым в руке, а сама спустилась к изолятору, где, скорее всего, находился Шэй. С каждым шагом я все больше замедлялась. Что сказать человеку, чью неотвратимую смерть ты ускорила?
Он лежал на металлической скамье в изоляторе, повернувшись лицом к стене.
– Шэй, – позвала я, – вы в порядке?
Он с улыбкой повернулся ко мне:
– Вы это сделали.
Я проглотила комок в горле:
– Угу, похоже на то.
Если я добилась для своего клиента нужного вердикта, тогда почему меня вот-вот вырвет?
– Вы уже сказали ей?
Он говорил о Джун Нилон или Клэр Нилон – и это означало, что у отца Майкла не хватило духу сказать Шэю правду. Я пододвинула стул и села рядом с «клеткой».
– Утром я говорила с Джун, – сказала я. – Она сообщила, что Клэр не собирается воспользоваться твоим сердцем.
– Но врач сказал мне, что мое сердце подходит.
– Дело не в том, Шэй, что она не сможет им воспользоваться, – тихо произнесла я. – Дело в том, что она не хочет.
– Я сделал все, о чем вы говорили! – воскликнул Шэй. – Я сделал то, о чем вы просили!
– Да, это так, – ответила я. – Но это не означает конец. Мы попытаемся выяснить, какие сохранились улики с места преступления и…