Новое сердце

Я не разбираюсь в тюремной политике, но между паранойей Шэя и тем, что могло сойти за правду, существовала тонкая грань. Благодаря своему иску и безумию СМИ Шэй пользовался бóльшим вниманием, чем любой другой заключенный. Вполне вероятно, что он мог стать мишенью для преступников.

За моей спиной прошел надзиратель Смайт – в бронежилете, с уборочным инвентарем и со шваброй в руке. Раз в неделю заключенные были обязаны наводить полный порядок. Уборка делалась поочередно в каждой камере под наблюдением надзирателя, который стоял в дверях, потому что здесь даже чистящее средство могло стать оружием. Я видел, как открылась дверь пустой камеры и Смайт оставил там тряпку, швабру и прочее, а потом пошел в дальний конец яруса, чтобы привести с прогулочного плаца нового заключенного.

– Я поговорю с надзирателем. Попрошу, чтобы тебя защитили, – сказал я Шэю, и он вроде бы успокоился; меняя тему разговора, я спросил: – Что ты любишь читать?

– Вы что, теперь вместо Опры? У нас клуб книголюбов?

– Нет.

– Хорошо, потому что я не читаю Библию.

– Знаю, – ухватившись за этот выпад, отозвался я. – Почему нет?

– Это ложь, – с пренебрежением махнул рукой Шэй.

– Ты читаешь что-то такое, где нет лжи?

– Нет, – ответил он. – Все слова как будто завязаны узлом. Мне нужно долго пялиться на страницу, чтобы что-то понять.

– «Есть свет внутри человека света, и он освещает весь мир»[17], – процитировал я.

Шэй замялся.

– Вы тоже это видите? – спросил он и поднес руки к лицу, внимательно разглядывая кончики пальцев. – Свет от телевизора – та штука, которая в меня вошла, – все еще там. Она светится ночью.

– Это из Евангелия от Фомы, – вздохнул я.

– Нет, я уверен, что из телевизора…

– Слова, Шэй. Слова, которые я только что произнес. Они из Евангелия, которое я читал прошлой ночью. Как и многое из того, что ты мне говорил.

Он встретился со мной взглядом.

– Что вы знаете, – тихо произнес он, и я не понял, утверждение это или вопрос.

– Я не знаю, – признался я. – Вот почему я здесь.

– Вот почему все мы здесь, – сказал Шэй.

Когда вы рождаете это в себе, то, что вы имеете, спасет вас. Если вы не имеете этого в себе, то, чего вы не имеете в себе, умертвит вас.

Это высказывание Иисуса из Евангелия от Фомы, и об этом же сказал мне Шэй, объясняя, зачем ему понадобилось пожертвовать свое сердце. Неужели действительно так просто? Может ли спасение быть не пассивным принятием, как я привык думать, а активным стремлением?

Возможно, для меня спасение – это чтение молитв по четкам, Святое причастие, богослужение; для отца Мэгги – это встреча с преданными прихожанами, которых не отвращает от молитвы отсутствие храма; для Мэгги – это усовершенствование своих слабых сторон. А для Шэя, возможно, это пожертвование сердца – в буквальном и переносном смысле – матери, которая из-за него потеряла свое много лет назад.

Но Шэй Борн – убийца, пусть кто-то и вообразил его мессией. Он подумал, что по его венам течет какое-то фосфоресцирующее вещество, после того как однажды ночью от телевизора его ударило током. Мне его слова показались полным бредом.

Шэй взглянул на меня и сказал:

– Вам надо уходить.

В этот момент раздался скрежет открываемой на прогулочный плац двери. Офицер Смайт привел обратно на первый ярус нового заключенного.

Это была гора мышц с татуировкой в виде свастики на голове. Короткостриженые волосы пробивались сквозь эту свастику, как мох. Дверь его камеры закрылась, и с него сняли наручники.

– Правила тебе известны, Салли, – сказал надзиратель.

Он стоял в дверном проеме, пока Салли не спеша взял флакон с чистящим средством и принялся мыть раковину. Я слышал скрип бумаги по металлу.

– Послушайте, отец, вы смотрели вчера игру? – спросил Смайт, а потом вдруг выпучил глаза. – Салли, что ты делаешь? Не надо подметать…

Неожиданно швабра в руках Салли превратилась в сломанное копье, которое он вонзил в горло офицера. Смайт схватился за шею, издавая булькающие звуки. Глаза его закатились. Спотыкаясь, он сделал шаг в сторону камеры Шэя и рухнул у моих ног. Я зажал ему рану руками и стал звать на помощь.

Ярус ожил. Заключенные разом зашумели, желая посмотреть на происходящее. Рядом со мной оказался надзиратель Уитакер, который помог мне подняться и наклонился к товарищу, а другой офицер принялся делать Смайту искусственное дыхание. Мимо нас пробежали еще четверо надзирателей с перцовыми баллончиками. Прыснув Салли в лицо, его выволокли с яруса под нескончаемые вопли. Подоспел находящийся в тюрьме врач-психиатр, которого я видел здесь раньше. Но к этому времени Смайт уже затих.

Казалось, никто меня не замечает – произошло что-то ужасное, и многое было поставлено на карту. Психиатр пытался нащупать пульс на шее Смайта, его рука стала скользкой от крови.

Приподняв запястье надзирателя, врач покачал головой:

– Он умер.