Новое время

- Да… после паузы очень тихо ответил Азат, смотря куда-то сквозь стены – даю слово.

- Благодарю – широко улыбнулся Полянский, протянул Азату раскрытую ладонь. Киргиз-кайсак вяло сжал её, но вахмистр придержал его руку в своей.

- Мы не забываем благородных поступков – прошептал веско Полянский – до свидания!

Последние два слова жандарм сказал уже громко.

- До свидания – механически ответил Азат, направился к выходу. Где чуть не столкнулся с крайне довольным жизнью Андреем Анатольевичем, сопровождаемым одним из своих молодых. То ли Костей, то ли Славой – вахмистр так и не определил, кто из них кто.

- Чем вы так Азата загрузили? - весело спросил Андрей, подойдя к предкам – не был бы он мусульманином, я бы решил, что он в буддизм впал и здесь нирвану или там Валхаллу увидел.

- Да ничего особенно – слегка развёл руками Полянский – ответил на один вопрос о роли магометанской религии в Российской Империи.

- А, понятно – Андрей левой рукой вытащил из накладного кармана верхней одежды три маленьких свёртка из писчей бумаги, не больше конфеты каждый – сейчас у вас много интересных моментов и дискуссий, да. Например, насчёт избрания Патриарха православной церкви. Наслышан, наслышан, наверняка у мусульман то же проблем в этом смысле хватает.

- Вот – наконец потомок перешёл от духовных вопросов к презренному делу – держите. Как договаривались. Спасибо за помощь.

Андрей большим пальцем отделил один свёрток и протянул ладонь вахмистру. Полянский молча забрал свою долю, потомок подошёл к вахмистру и горцу, передал им обещанное вознаграждение.

- Ну, вот и всё – закончив с раздачей червонцев, сказал Андрей – пора мне ехать. Может, ещё и увидимся.

- До свидания – вразнобой ответили предки.

Глава 4

Мы не скорбим от поражений И не ликуем от побед; Источник наших настроений: Дадут нам водку, или нет? Зачем нам шумные победы? Нам нужен мир и тишина, Интриги, сплетни и обеды С приправой женщин и вина. Нам надо знать, кто будет завтра Министром тех иль этих дел, Кто с кем уехал из театра, Кто у Кюба к кому подсел? Кто занял Вырубовой место Кто пьян Кувакою водой, Как немцы хъитро месят тесто, И – отчего вдруг Шаховской? Не надо-ль нового святого, Распутин в милости, иль нет, И как Кшесинская здорова, И как у Шубина обед? Была ль с великим князем «Дина», И «Мак-Диди» каков удел… Ах, если б нас из цеппелина Скорее немец бы огрел!

- Браво, браво, Михаил Митрофанович! – в группке слушателей, столпившихся вокруг Пуришкевича, раздались негромкие, но вполне искренние аплодисменты. Разошедшиеся по просторам зала приёмов дворца Юсупова гости с интересом оглядывались на известного политика, в отличие от прежних времён, почти переставшего эпатировать публику. «Занят важными делами» - многозначительно перешёптывались в салонах, немного скучая, по привычному за много лет развлечению. Да, эскапады бессарабского депутата могли дать пищу для пересудов на все летние каникулы Государственной Думы, что уж говорить о кратком перерыве на Рождество! Пуришкевич был неотъемлемым элементом политической и светской жизни последних лет, за него, как за часть привычного мира, упрямо цеплялся взор наблюдателя из кругов приличного общества, потрясённого до глубины души событиями столь хорошо начавшегося декабря месяца года тысяча девятьсот тринадцатого от Рождества Христова.

Нежданно свалившийся на Империю мир будущего ввёрг общество в состояние шока. Хлынувший из-за границы за последние три недели поток информации, сравнимый разве что с Ниагарой, для многих стал подобен нокауту. Крах Империи, гибель Династии, революция и последовавшая за ней Гражданская война, затмившая по жестокости и размаху всё то что, творилось в Франции чуть более чем лет двести назад! Кое-кто не выдерживал и стрелялся, невротические расстройства косили барышень одну за другой.

Но были, были и те, кто не поддался охватившему свет меланхолическому затишью. Михаил Митрофанович был одним из них. Разом потеряв все свои владения в Бесарабии, он не сломился утратой, а наоборот – развернул бурную политическую деятельность, проведя собрание Главной Палаты Союза Михаила Архангела в столице и лично приняв участие в собраниях губернских отделений Союза в Москве и Казани. Благо денежные средства действительного статского советника, размещённые в банках Империи, от катаклизма, превзошедшего фантазии господина Уэллса, совершенно не пострадали, а заграничных счетов Пуришкевич, известный своим ультрапатриотизмом, отродясь не имел.

Что, ко всему прочему, позволило ему несколько свысока смотреть на представителей Петербургского общества, разом потерявших все свои заграничные авуары – от счетов в Швейцарских банках, до вилл в Ницце и Баден-Бадене. «Вывезено из России – считай, всё пропало» - неоднократно можно было услышать из уст депутата в ответ на жалобы подобных страдальцев. Подобный подход, конечно, не добавлял Пуришкевичу симпатий в высших кругах, да он к ним, собственно, и не стремился. Флёр славы грядущего убийцы Распутина с лихвой перекрывал столь мелкие неудобства в общении.