Хозяйка хмыкнула и, вдруг, с неожиданным интересом спросила:
— Это… Даррен Ким был твоим парнем?
— …
— Ой, ладно, не строй удивленное личико, детка! У меня информаторы везде!
Она вдруг осеклась. Вперилась в Тамми горячечным взглядом.
— Он… Он сделал тебе ребенка?!
— Ага. И слинял. Знать не знаю, пошла вон, шлюха. Про любовь — не говорил, жениться — не обещал, мне послышалось, я придумала. Человек без чести.
— Раньше надо было в нем разобраться.
— Да. Я не подумала, — согласилась Тамми.
— Вот и огребла по полной. По уши в дерьме и с дитем от человека, которого ты настолько ненавидишь, что не поленилась его прикончить.
— Зачем его ненавидеть, он уже мертв. Я скоро вовсе его забуду.
— Да? Вот так, запросто? Каждый день… имея перед собой напоминание?..
Тамми сначала не поняла, а потом не на шутку разозлилась.
— Что такое ты мелешь?! При чем тут мой сын?! Дети за родителей не отвечают! Отец — мерзавец… Мама — убийца…
Огромным усилием воли она взяла себя в руки. Она плачет — ничего. Ерунда.
— А мальчик мой… Ни при чем! Ты слышишь? Я его люблю и любить буду, пока живая… А может, и после. Если
Хозяйка опустила голову, прикрыв глаза ладонью. Так и сидела, тихо раскачиваясь, как человек, чем-то глубоко потрясенный. Тамми оставалось лишь гадать, чего же такого она ляпнула? Чем повергла «экселенсу» в шок?
Через минуту Хозяйка опомнилась. Встала. Жестом велела встать Тамми.
— Вот что, Тамара… по отцу Роббер, а по матери… прости, из башки вылетело. Я готова признать в твоем деле смягчающие обстоятельства. Предлагаю выбор. За простое убийство дают семь лет. За двойное — как суд решит. Тройное — однозначно «режь голова», как говорят барнабы. Но мы сложим сроки — будто ты набила троицу по одному. Значит, через двадцать один год выйдешь на свободу.
— А второй вариант?
— Вот дверь в соседнюю комнату. Войди и увидишь, что тебя ждет в случае отказа от моего очень гуманного предложения. Обратной дороги не будет.
Тамми прикинула: ей стукнет тридцать пять, когда закончится невообразимо долгая отсидка. Отца или маму, или обоих, она, возможно, уже не застанет в живых. Сыну, дай бог здоровья и вырасти достойным человеком, исполнится двадцать два. Допустим, она его разыщет. Признает ли он в незнакомой, усталой, изможденной женщине свою мать?..
Оттолкнув замешкавшуюся на ее пути Хозяйку, Тамми пересекла комнату и открыла дверь.
13. «VOTRANGO»
В слабом свете ночника Сонгер окинул взглядом комнату, где предстояло провести ночь.
Попробовал себе утешить.
Сонгер встал, вышел в неярко освещенный коридор, притворив за собой дверь. Не забыв запомнить номер, вырезанный из дерева другой породы и цвета, и заподлицо вклеенный в дверную панель. Таких дверей по обеим сторонам коридора было несколько. Какая из них ведет в комнату Наоми?
Выругался про себя. Глубокая ночь. Не лучшее время куда-то ломиться. Скажи спасибо, что хоть в дом пустили. Вот и спи, где сказали. Утро вечера мудренее. Вздохнул, собираясь вернуться, когда его тихо окликнули:
— Эй!.. Витязь на распутье… Я здесь.
От звука этого голоса, его непередаваемых интонаций, с легкой хрипотцой на низких тонах, Сонгера обдало жаром. Он резко обернулся.
Дверь в соседнюю комнату чуть приотворилась и Наоми прошептала:
— Иди ко мне. Мне скучно.
Еще мгновение и Сонгер заключил ее в объятия. Она с жаром ответила на его поцелуй, потом высвободилась.
— Подожди. Из ночнушки вытряхнусь.
Сняла ночную рубашку и голая встала посреди комнаты. С немного комичным видом: на, любуйся. Сонгер одобрительно кивнул.
— Знаешь, у тебя тут веселее, чем в моих унылых хоромах.
Она фыркнула.
— Комнаты совершенно одинаковые. Здесь веселее, потому что здесь — я. Нет… потому что здесь — мы.
Подошла к Сонгеру и стала расстегивать на нем рубашку…
— Мне кажется, или лампа, в самом деле, меркнет? — спросил Сонгер.
Он лежал навзничь на постели, Наоми наклонилась над ним. Женщина сверху — поза для ленивых мужчин.
— Ага. Свет потихоньку гаснет, когда лежишь на кровати в позднее время. Сейчас станет совсем темно…