Новогодняя ночь

Она ответила смехом, тогда Джон загородил ей проход, требуя выкуп. Платить ей было нечем, а расписок он не принимал, поэтому потребовал расчета поцелуем.

Марго притворилась изумленной и рассерженной и сказала, что даже у Клинта манеры были получше. Джон оскорбился.

Они вышли на улицу, где сразу же столкнулись с группой гостей, занятых лепкой фигур из снега. Джон, как опытный огайский снеговой скульптор, стал отпускать критические замечания в адрес любительских приемов и напоролся на публичное осмеяние.

Какая-то женщина возразила ему:

– Дорогуша, ведь это ТЕХАССКИЙ снег! Что может быть лучше? Ты понял? А теперь запомни, снег здесь лепится не как чикагский мусор в Огайо. Это тебе не что-то, а самый настоящий снег на ядерных осадках.

Дебаты продолжались, пока не вмешался Лемон с заявлением, что он платит глупому янки Джону Брауну, чтобы тот поддерживал разговоры скучающих ТЕХАСЦЕВ, куда они могут вставлять свои избитые фразы.

Джон застыл в восхищении.

– Боже праведный! А что же тогда я слышу от тебя?!

– Я их подцепил у тебя, ты, как попугай, сыплешь заученные фразы направо и налево, – не остался в долгу Лемон.

Такие нападки заставили встрепенуться даже Марго.

Но в конце концов им удалось сбежать от возмущенных дилетантов, и они вошли в конюшню, где взяли пару оседланных лошадей и отправились на прогулку, наслаждаясь окрестными видами под стремительно тающим техасским снегом. Джон знал местность, так что Лемон мог заняться чем-нибудь другим, предоставив новоявленную парочку самой себе.

Пока они ехали, Марго вертела головой во все стороны е стараясь запомнить дорогу. Джон это заметил:

– Ты думаешь, я собираюсь завести тебя в чащу, где мы заблудимся, и тем самым скомпрометировать тебя? Мол, потерялась и провела ночь с мужчиной без должной репутации?

– Ага.

– О-ля-ля! Нет ничего хуже, чем умная женщина. – Он выглядел несколько раздраженно.

Марго облизала губы и прищурилась с самодовольным видом.

– Нет, вы посмотрите! Какая бессердечность, – пожаловался Джон.

Со всей вежливостью, на которую была способна, Марго поинтересовалась:

– А почему ты не на пегом?

– Мне предлагали. Но ему нужна тренировка, а все так устали после вчерашнего урагана, что у них не хватило сил уговорить меня взять его. Они даже сказали, что замажут эту проклятую скотину краской – какие умельцы! – чтобы я не догадался, на чем сижу. Может, так я был бы поуверенней и он вел бы себя посмирнее. Но я подумал... К черту его!

– А ты хорошо сидишь в седле. Где научился? В Огайо?

– Был там у нас один пони, необъезженный. Так необъезженным и остался. На лошадь я впервые сел четыре года назад. Оказалось нелегко. К тому же тут все шутники! Сразу усадили меня на пегого.

– Чудо, что ты не сломал себе шею.

– Что ж, спасибо, хоть научили первым делом правильно падать. Причем объяснили важность такого умения множеством сусличьих нор и возможностью чрезвычайного происшествия, которое... не замедлило произойти. Когда этот... скакун сбросил меня в первый раз, я удачно приземлился. Хромал неделю, но ничего, слава Богу, не сломал.

– Как же получилось, что ты единственный, кто заставил его взять барьер?

– Я уже говорил, этот негодяй делает только то, что придет в его дурацкую голову. Причем не знаешь, когда и что ему туда придет. Сам не пойму, как это я перепрыгнул тот барьер... на этом... Да еще остался в седле.

– – Здешний юмор грубоват, – вдруг сделала вывод Марго и посмотрела на реакцию Джона.

– Не так уж плохи местные ребята. Видел как-то, как они обращаются с раненым. Сквернословят, ругаются, дерутся, а как осторожно, его переворачивали, с какой заботой за ним ухаживали и предлагали свою помощь!

– Да ты у них на крючке.

– Ты знаешь Лемона. Великолепный человек. Надеюсь, смогу и впредь быть с ним в одной команде. Он такой замечательный, и деньга для него совсем ничего не значат. Он живет и дышит полной грудью, и рядом с ним можно греться, как у огня.

– Как же эта Пассия тебя охмурила? Если Лемон научил тебя радоваться жизни, почему ты занялся самоистязанием?

– Тогда я еще не встретил тебя.

Марго встревоженно окинула его взглядом, но Джон всматривался в горизонт. Думал ли он о своей страсти к Пассии? Тосковал ли?..

– Посмотри, какие цвета! – сказал Джон. – Я никогда об этом не задумывался, пока моя сестра Кэрол не поступила в художественную школу. Как-то летом я был дома, и она там рисовала. Мне нечего было делать, поэтому я лег на траву в тень и стал наблюдать за ней. Она очень хорошо рисует, все эти полутона, цвета. За тот день я научился по-новому смотреть на мир.

– Она художница?

– Художница из художниц. Живет в Чикаго, а недавно вышла замуж за отставного детектива-полицейского, который сочиняет книги про разные ужасы.

– Получается контраст.

– Они сочетаются, – произнес Джон с оттенком некоего удовлетворения.

– А мы?

– Без сомнения.

– Каким образом?

Он еле заметно улыбнулся и взглянул на нее.

– Нам обоим нравлюсь я.