Новогодняя ночь

– Ты уже об этом говорил. Какая чепуха! Я не встречала раньше такого активного, интересного и полного самообладания мужчину. Большинство других – пустышки, которые хороши в чем-нибудь одном, но за пределами своей области теряются и глупеют. Ты же один из немногих, кто интересен всегда.

Джон молчал, уставившись на Марго.

– Ты серьезно?

– Я не умею врать.

– Ну а искажать правду ты умеешь?

– Только не в этом. Ты ведь спросил, что я думаю о тебе.

– А если бы ты считала меня никчемным?

– Тогда ты не стал бы меня спрашивать. Ты сам это знаешь. Просто кто-то поколебал твое мнение о себе и этим сбил тебя с толку. Но то, что ты думаешь о себе, правильно. И к другим ты относишься как к самому себе. И, главное, ты многосторонний человек. А тот, кто сказал тебе обратное, – наоборот, пустой и испорченный слепец, смотрящий на мир в кривое зеркало.

– Ты говоришь о Люсии?

– Почему обязательно о ней? Так это она?

– Просто – интересно, тобой руководит ревность или что-то еще?

Марго стало смешно.

– Да наплевать мне на старушку Пассию. Мои сестры знают ее уже давно, она старше тебя на несколько лет и ушла, прельстившись рыбкой покрупнее. Кем? Возможно, его еще нужно предупредить.

– Кажется, ты была права, когда предположила, что это Лемон.

– Да, но она настырная. И когда Лемон отвернется от нее – а он это сделает, – она поймет, что ты далеко не самое худшее. Тогда она попытается тебя вернуть.

– Почему ты так решила?

– До нее дойдет наконец, что твоя самооценка верна.

– Ты потакаешь, моему самолюбию?

– Как раз этого тебе не хватает.

– А тебе?

– Мне этого не нужно.

– То же самое говорили Сэлти с Фелисией. Но они мои родители, а родителям приходится много чего такого говорить.

– Да нет же. Родители говорят правду, но говорят ее осторожно. И вместо того, чтобы сказать: карабкайтесь, дети, на гору, у которой нет вершины и которая не стоит того, чтобы на нее лезли, – они говорят: постройте какую-нибудь плотину и вычистите реку.

– Откуда ты взяла эту чепуху?

– У меня перед глазами очень долго маячил пример моих недалеких, вечно куда-то спешащих, безнадежно отставших от жизни родителей, которые – что невыносимо – всегда оказывались правы.

– Подожди, вот ты увидишь Сэлти и Фелисию. Ты поедешь со мной на свадьбу к Твидам?

– С удовольствием.

– Тебе придется смириться: мои будут считать, что я положил глаз на тебя.

– В каком смысле?

Он очень мягко сказал:

– В смысле моих самых серьезных намерений в отношении тебя.

– Ну, пока еще до этого далеко.

– А ты мне скажешь, когда будет можно начинать?

– Ты сам поймешь.

– Марго...

– Я тебе скажу, когда ты можешь сказать мне.

– Ты всегда будешь такой до смешного умной?

– Нет, просто сейчас такая полоса.

Джон отвернулся, сосредотачиваясь, потом снова посмотрел на Марго и сказал:

– Ну, уж с этим-то я справлюсь.

– Это как раз тема всего нашего разговора – ты можешь справиться со всем, с чем захочешь.

– Нет, – произнес Джон серьезно, – кое-что не в моих силах.

– Ты не любишь убеждать людей в обратном, если они слишком высокого мнения о себе, потому что сам уязвим.

Продолжая обнимать Марго, Джон долго смотрел куда-то в темноту. Теперь Марго поняла, что он имел в виду, когда говорил, что она оставила его, хотя продолжала быть рядом. Он сам, не выпуская из рук, оставил ее. Марго взглянула Джону в лицо, стараясь понять, что так могло отвлечь его.

Джон моргнул. Потом наклонил голову, и Марго показалось, что его глаза блестят в густой тени, отбрасываемой его ковбойской шляпой.

– Я не хочу выпускать тебя из рук до конца жизни, – прошептал он.

– Первые шестьдесят лет это будет смотреться странно.

Джон улыбнулся.

– Ты шутишь, потому что не веришь мне до конца.

– Возможно.

Джон с облегчением вздохнул и, расплывшись в улыбке, переменил тему:

– Ей-Богу, если я сейчас не съем чего-нибудь, я умру. Послушай-ка, что это мы торчим в темной, холодной ночи вместо того, чтобы сидеть сейчас за тарелкой чего-нибудь вкусненького?

Марго напомнила ему:

– В той лачуге я не ела ничего из-за грязи, выходит, сегодня я съела один-единственный сэндвич с чашкой кофе.

– Тогда пора, скажем, «пообедать». Давай двигать отсюда.

Он поднял ее шляпу, взял Марго под руку и подвел к двери, затем открыл ее перед Марго и, пропустив даму вперед, вошел за ней следом.

Джон стал каким-то другим, Марго это чувствовала. Что с ним произошло, пока он смотрел в темноту? Теперь он даже дотрагивался до нее как-то по-другому, как до своей собственности, что ли. И вокруг он смотрел не так, как раньше. Они повесили шляпы в гардеробе, оставили там же куртки и поднялись наверх, в свои комнаты, чтобы умыться и переодеться.

Марго выбрала зимнее теплое техасское платье из гладкой шерстяной ткани оранжевого цвета и туфли в тон ему. Забрав волосы во французский пучок, в уши она вставила сережки с крупными жемчужинами, к которым были подвешены по три жемчужины помельче.

Губную помаду Марго выбрала под цвет платья, глаза же только слегка подвела, использовав минимум косметики.