Новогодние и другие зимние рассказы русских писателей

Семейство Ивлевых к этому вечеру готовилось со второго дня Рождества. Старший сын — Борис, по просьбе своих двух сестер, ездил даже в уездный город за покупками принадлежностей для костюмов. Наконец все было готово. Даже старики Ивлевы и те нарядились: он — рыцарем, жена — монахиней; что же касается костюмов молодых людей, то Борис, как острый и веселый молодой человек, выбрал для себя наряд клоуна с массою бубенчиков и трещоток. Сестры его — грациозная молоденькая и хорошенькая шестнадцатилетняя Зиночка оделась русалкой, ухитрившись как-то из этого костюма сделать очень скромный; другая, старшая сестра Зины, Маша, роскошная шатенка восемнадцати лет, приготовила себе было наряд Дианы, но в день, назначенный для бала у Иваницких, с утра почувствовала себя нехорошо, так что по окончании раннего деревенского обеда заявила, что она не поедет. Брат и сестра, отец и мать начали ее упрашивать. В особенности мать настаивала на поездке Маши, так как сегодня у Иваницких должен был быть богатый молодой помещик, ухаживавший за нею и брака с которым так желали старики Ивлевы.

— Поедем, Маша; дорогой головная боль пройдет; увидишь, как будет весело, — просила мать, но Маша противилась и в конце концов настояла на своем и осталась дома.

Большой возок, с обитыми медвежьим мехом дверками, запряженный тройкой сытых больших лошадей в русской сбруе, обильно усаженной медными бляхами, подъехал к крыльцу деревенского дома Ивлевых.

— Едем! Смотрите, скоро четыре часа, — торопила всех Зина, перебегая от матери к брату и отцу.

— Постой, вот, право, шустрая; успеешь еще натанцеваться; дай, вот, шлем хорошенько прикрепить, — говорил отец, надевая на голову какую-то громадную каску с торчавшими вверх страусовыми перьями, пожертвованными женой и дочерьми от старых своих шляп.

Наконец все собрались в зале. Няня, вынянчившая на руках еще Бориса, дряхлая старушка, тоже вышла из своей каморки. Увидя всех в необыкновенных нарядах, она укоризненно покачала головой.

— Ох-хо-хо… не к добру надеваете на себя срамотные одежды, — шамкала она, переводя свои слезливые глаза с одного замаскированного на другого, — право, не к добру; виданное ли дело, чтобы христианская душа, да так поганилась…

— Будет тебе каркать, старая, — остановил Борис, подходя к ней, причем многочисленные бубенчики, бывшие на его шутовском костюме, издали громкий безалаберный звук.

— Да право, батюшка, в прежнее-то время разве то бывало… И-и-и… соберутся барышни, начнут топить воск, гадать… в зеркало смотрели суженых… вот что, а не то что христианскую душу в сатанинские одежды одевать. — Старушка перевела свои подслеповатые глаза на Машу, тоже пришедшую в залу посмотреть, как выглядят замаскированные домашние.

— Вот Маничка — умница… не захотела свое девичье тело поганить… Господь ей за то и счастье пошлет… да… возьми зеркало, зажги две свечи воску ярого и сядь. «Суженый, суженый, посмотри на меня», — проговори и жди, не спускай только глаз с зеркала, вот он и явится… — говорила няня.

— Будто, явится? — рассеянно спросила оставшаяся дома старшая дочь.

— Явится! Как ему к такой красавице не явиться, — уверенно подтвердила старушка, любовно глядя на молодую девушку.

— Ну, едем… Господи! Я думаю, нашим сборам не будет конца, — снова заторопила Зина.

Укутавшись в теплые шубы, семейство Ивлевых вышло на крыльцо, и один за другим скрылись в громадном теплом крепком возке.

— Трогай! — глухо раздалось изнутри.

Полозья заскрипели по снегу, колокольчики и бубенчики начали работать. Выехав шагом со двора усадьбы, возок повернул налево, по едва видневшейся в зимних сумерках дороге, по направлению к Иваницким.

II

— И ты правду говоришь, что можно увидеть суженого в зеркале? — спросила няню не поехавшая с другими Марья Ивановна Ивлева, когда звук колокольчика отъезжавшего возка замер в отдалении.

— И-и, матушка, а то как же… покойная, Царство ей Небесное, Анна Павловна как наяву увидела своего мужа; после уж рассказывала: «Как зашумит, — говорит, — у меня в ушах… в глазах какие-то круги закружились… а потом в зеркале тройка серых; в санях сидит военный — гусар, и будто кони сбились с дороги и подвезли его к нам в дом… сам красавец из красавцев… военный…» да… — Старушка утерла бывшим в руках черным платком свои морщинистые губы. — И что ж бы ты думала, Маня! ведь все вышло, как она говорила; только, помню, отслужили молебен… ведь у покойных-то всегда на Новый год священники обедали… а кура, а кура на дворе поднялась — зги Божьей не видать… да, сидят, это, господа в гостиной… чу… как бы колокольчик раздался на дворе… я сейчас в залу с покойной Анной Павловной… глядь, тройка серых… «Он», — чуть слышно проговорила она… и всправду, вошел гусар… уж был бы тебе красавец… из красавцев красавец, и говорит, что ехал домой из полка; поднялась метель, он сбился с пути-дороги — вот и приехал…

— Что же после было? — спросила Марья Ивановна, глаза которой начали блестеть более обыкновенного.

— Что ж потом… известно, еще до масленой свадьбу сыграли… вот что.