Наличие влюбленности у популярного депутата к хозяйке небольшого кафе не рассматриваю — слишком страшно поверить в призрачное чувство и ошибиться. Поэтому так и эдак кручу пришедшие на ум вопросы и не нахожу ответа.
Медленно смываю макияж, превращаясь из светской дивы в девчонку из соседнего подъезда, принимаю контрастный душ и натягиваю на тело пижаму с изображением единорога. Хочется хоть на пять минут обратно в детство, без взрослых проблем и шахматных партий с «Жертвой Ласкера» или «Цугцвангом». Я в них не слишком сильна.
Прочесав волосы пальцами, я позволяю им свободно рассыпаться по плечам и в полной тишине проскальзываю в спальню. Задергиваю шторы, памятуя, что назавтра мы решили устроить себе выходной, и падаю на кровать, кутаясь в одеяло до самого подбородка.
А уже в следующую секунду подбираюсь, когда в дверь раздается негромкий, но требовательный стук. Сердце пускается вскачь, ступни сводит судорогой, а гадские бабочки почему-то оживают и начинают долбиться в стенки желудка.
— Можно?
— Да. Заходи, Демьян.
Ларин застывает на пороге, не торопится проходить. А вместе с ним застывает и само время. Настенные часы стопорятся, тормозит секундная стрелка, и я торможу. Из-за просачивающегося из коридора света не вижу выражения лица Демьяна, фиксирую только очертания и гулко сглатываю.
Слух обостряется, компенсируя просевшее зрение. Обоняние тоже пашет на максимум. По крайней мере, я едва не захлебываюсь от терпкого мускусного аромата, наполняющего ноздри по мере приближения Ларина.
— Юль, я поговорить хотел…
— Говори…
Раздаю жестко, а у самой комок в горле застревает, и дрожь прокатывается по телу. Проигрываю по всем фронтам и с трудом держу оборону.
Демьян же в ответ на это замолкает, сдвигает край одеяла и укладывается рядом. Миллиметры между нами оставляет, не прикасается, только меня все равно опаляет жаром. И снова запах его духов проникает в легкие. Думать мешает.
— Мне нужно, чтобы ты знала. Я поцеловал тебя не потому, что Ленчик просил. Не ради красивых снимков в журналы.
— И не ради того, чтобы взбесить Инну? — подхватываюсь, привставая в кровати, и наклоняюсь, пытаясь разглядеть хоть что-то в глазах Ларина. Не вижу ничего. Темно слишком.
И волнительно. Потому что опустившаяся между нами пауза кажется вечной.
— Инну? Нет, — покатав на языке мой вопрос, Демьян смеется. Приглушенно, но заразительно. И я смеюсь вместе с ним. Прячу подозрения в дальний ящик, подтаскиваю колени к груди и высекаю робкое.
— Тогда почему?
— Просто захотел. Ты такая красивая была. Воздушная. Неземная. Не удержался.
Не знаю, что это — грубая лесть или голая правда. Но от слов Ларина на душе становится теплее. Исчезает зревшая с вечера обида, крылья возвращаются на привычное место и норовят отправить меня вверх. Не зря говорят, что женщины любят ушами, вот и я ведусь на банальные комплименты и растекаюсь, как подтаявшее мороженое.
— Посплю сегодня с тобой, ладно?
— Но…
— У меня в комнате холодно. Приставать не буду.
Под абсолютно банальным предлогом, Демьян с легкостью отвоевывает себе половину кровати, подтягивает меня к горячему боку и накрывает мою ладонь своей. Утыкается носом в шею, инициируя очередной марш мурашек, и не шевелится, выполняя данное обещание.
Глава 20.2
И, действительно, не пристает. Крепко меня обнимает, кутая в негу, переплетает наши пальцы и вместе со мной отправляется к Морфею. В движениях Ларина нет ничего пошлого, отсутствует даже намек на интим, и это заставляет снимать с себя очередной слой брони и по-новому смотреть на дремлющего рядом мужчину.
— Вставай. Скоро Алиска проснется, — первой распахиваю веки, когда за окном рассветает, и осторожно веду рукой по вздымающейся груди Демьяна. Сдавленно ойкаю, когда он ловит мое запястье и прижимает его к губам, и неотвратимо краснею.
— Доброе утро, Юля.
— Доброе.
Выдыхаю нерешительно и сбегаю в душ. Искать гармонию в утреннем ритуале — слишком старательно чистить зубы, поливать пылающее лицо холодной водой, расчесывать запутавшиеся после сна пряди.
Демьян же принимается готовить завтрак, пока я проделываю все эти манипуляции. Доказывает, что они с дочерью прекрасно обходились и до моего появления в их квартире, переворачивая на сковороде румяные аппетитные гренки, при виде которых мой желудок начинает громко урчать, а рот наполняется слюной.
А уж то, как он укладывает на ломтики хлеба листья салата, лосось и яйцо пашот, и вовсе вызывает гастрономический оргазм.
— Ты не говорил, что так виртуозно управляешься с плитой.
— Ты не спрашивала.