Новогодний Дозор

Обе повозки стоят на дороге, запряженные. Вороная кобылка бьет копытом, остальные лошади дремлют. От ведьмы осталась груда костей, покрытых засохшей кровью, и несколько перьев. Плоть ее, как и должно было случиться, истлела мгновенно, едва ее сердце перестало биться.

Ее больше нет. Сон Жизни стал чище на один воплощенный кошмар.

Кодор усмехается и встает. Лореаса поднимается следом.

Помедлив, он спрашивает:

– Как… Геллена?

И словно тень набегает, заслоняя ясное солнце. Смолкает рассветный лес. Кодор с ожиданием смотрит на жену. Рот некромантиссы печально сжимается. Тяжелое беспокойство охватывает Лесничего. Он вспоминает, о чем шла речь вчера – и ему впервые за все время становится страшно.

Лореаса покусывает губу. Она долго собирается с мыслями и выглядит нерешительной, но когда начинает речь, то в голосе ее звучит несокрушимая властность. Ее слова – приказ.

– Поезжай в дозор, Кодор, – говорит она. – Как можно дальше отсюда. Ты все еще Королевский Лесничий. Возвращайся через год и один день. Поверь мне. Тебе не нужно этого видеть.

7

Имя ее под запретом.

У нее нет имени.

Она была принесена в жертву и обречена на смерть. Она заперта в склепе собственного тела, не мертвая и не живая. Ее разум спит, она не испытывает желаний, лишена дара речи и не имеет собственной воли. Ныне она всего лишь прах земной, и лишь этим именем ее дозволено называть.

Так будет год и один день.

О том, что случится на следующий день по истечении этого срока, некромантиссы предпочитают молчать. Им предстоит испытание, по сравнению с которым все, что они изведали до сих пор – детские забавы. Это испытание невозможно даже вообразить.

Поэтому кажется, что хуже, чем сейчас, быть не может.

Дом стал темен и мрачен. Чему удивляться: он превратился в гроб. В нем обитает мертвое тело, сохраняемое колдовством. Мыши, черви и насекомые вьются вокруг него. Они зорко следят, не началось ли разложение, и обо всем рассказывают Лореасе.

С тех пор, как уехал Кодор, никто не навещает его семью. Люди предпочитают обходить их дом стороной. Некромантиссы довольны этим. Они и сами не показываются на свет. Лореана предполагает, что горожане теперь откровенно ненавидят их и рассказывают о них жуткие небылицы. Это не имеет значения, пока они не явились сюда с дрекольем и факелами. А они не явятся: для этого у них достаточно здравомыслия.

«Когда прах земной вернется к нам, – говорит Лореаса, – и приедет Кодор, жизнь станет прежней. Люди забывчивы». Слыша это, Лореана с надеждой кивает, а Лореада мрачно усмехается, отводя глаза.

Как-то она признается: с каждым днем в ней крепнет уверенность, что мудрее всех была Мелинда, дочь Мериалы, дочери Мелузины, переселившаяся поглубже в Лес. Чем дальше от людей, тем лучше. Только отца и ту, которая ныне прах земной, любит Ада, а прочие люди один хуже другого.

Мать ничего не отвечает на это.

У них много забот. Непросто сохранять мертвеца готовым вернуться к жизни. Для этого недостаточно пения Снов. Пением можно поддерживать кровоток и работу легких, сберегать мышцы и кожу – но намного важнее сохранить мозг. Если мозг начнет разрушаться, можно проститься с надеждой на новую встречу. Тогда придется лелеять прах земной лишь для того, чтобы душа ее по истечении года спокойно отправилась в Явь, а не стала тоскующим призраком…

Чтобы мозг оставался в целости, он должен работать.

Но разум мертвой спит, пробудить его нельзя.

И это невыносимо. Это самое мучительное из испытаний: нужно постоянно заставлять прах земной выполнять какую-то работу, самую примитивную и монотонную, нужно придумывать все новую и новую работу и следить, чтобы не мыслящая работница не повредила себе. Она может делать стежки, но не может сменить нитку в иголке. Она может возить по полу шваброй, но не в состоянии прополоскать тряпку. Если приказать ей вытереть пыль, она справится разве что с поверхностью стола – на каминной полке слишком много статуэток, а чтобы дотянуться до верха шкафа, нужно пододвинуть табурет…

При жизни… «Раньше, – неизменно поправляет Лореаса, – просто раньше». Достаточно того, что они видят своими глазами, не нужно еще и вслух говорить о смерти. До того, как случилось несчастье, прах земной любила начищать медь и бронзу. Конечно, сразу понятно было, что нельзя давать ей в руки толченый кирпич. Но оказалось, что с медной лоханью и куском шерстяной ткани ее тоже нельзя оставить. Она не понимает, когда нужно остановиться. Шерсть сначала протерлась до дыр, потом вовсе распалась на пыль и кусочки ниток, а прах земной все продолжала чистить медь… Она стерла себе пальцы до мяса. Сон Крови помог восстановить плоть. Но от крика Лореаны, нашедшей прах земной в ту минуту, мороз подрал до костей…

Лореана тяжелее всего переживает их страшное дело. Мать и Лореада замкнулись в себе, став мрачными как грозовые тучи. Лореана плачет каждый вечер, осунулась и сама теперь похожа на тоскующий призрак.