Новогодний роман (СИ)

Альберт ждал Павла. Вместе с боем курантов он ускользнул от Серафимы, сославшись на то, что необходимо проверить машину. Мало ли чего с ней может произойти в такую ночь. Сказал, что на минутку. Хотел идти Михей, но Альберту удалось настоять на своем. Да. Виолончели, к ужасу Альберта, встречали Новый Год вместе с ним и Серафимой. Рада испекла огромную пантафью. Не больше не меньше. Слопав порядочный кусок, Альберт так и не понял, что это такое. Мирча одел новые спортивные брюки с вышитым добродушным крокодильчиком и генеральскими лампасами. Нельзя сказать, опираясь на эти брюки, что Мирча, как человек молодой, был стабильным противником общественных устоев. В спортивках он выходил к столу осознанно. Считал, что иначе нельзя, что голубые штаны с малиновыми чапаевскими стрелами и кальсонными завязками у щикотолок прямо созданы для таких великосветских приемов. Можно воскликнуть негодующе: O Tempore O Mores!, но погодите , на подходе была Колотун. Девочку Рада нарядила во все лучшее. Оранжево-черные гетры для занятий аэробикой были надеты на болотные со светоотражающей лайкрой колготки из секонхенда. На ногах девочки держались разношенные туфельки чужого размера. Низкие каблуки были подбиты набойками из автомобильной резины. Михея работа. На Колотун было длинное платье с высокой талией и низким, невестиным, декольте. На вырост. Рада сшила его из рулона кремового шевиота. Его как-то под утро принес Мирча. Рада не интересовалась его происхождением. Не трепала зря нервную систему. Вместо привычных жирных палок волосы Колотун были связаны колечками. Эти ржаные минские бублики были прикреплены к голове пластмассовыми прищепками в форме резных крылышек бабочки махаона. Голубой и желтой. Их Колотун совершенно случайно нашла на предыдущем месте работы. Вынужденная красота была у Колотун. Теперь можно кричать про времена и нравы, но девочку не троньте. Не сметь! Она здесь ни при чем. Альберт одиноко торчал на перекрестке у гарнизонного госпиталя - строения примечательного. Это был, пожалуй, единственный в мире дом-попрошайка. В майские погожие вечера, когда низко барражируют грузные жуки в душистом вареве сирени, окна госпиталя, а их было не мало на четырех этажах, открывались настежь. Из окон высовывались стриженные головы в черно-синих фланелевых пижамах. Госпитальный дом гомонил на разные голоса, гулом встречая мимо проходящих гражданских.

- Чувак, сигаретки не найдется?

- Девушка, телефончик оставьте. Смотрите, что у меня есть.

- Мужик, пивка не купишь? На деньги. Сам не могу, аппендицит вчера вырезали.

Подавали многоголосой попрошайке исправно. Место хорошее и образ верный. Солдатики больные, лишь бы не злоупотребляли. А это было...

Альберт замерзал, и на него оглядывались веселые, шумные компании, фланирующие вдоль опустевшей проезжей части к центру и обратно. Соблюдая маскировку, Альберт выскочил из дома, в чем был. Зимний сиверок с циклонными претензиями скрутил его порядочно. Как ни старался Альберт, натягивая манжеты рубашки на отмерзающие руки, ничего не помогало. Альберт побежал к машине. Он оставил ее напротив у неизвестной большеголовой птицы, которая расправив крылья, пыталась вырвать из земли гранитный столбик пьедестала. Оказавшись в машине, Альберт немедленно включил печку, не жалея аккумулятора. Павел обещал ему появиться, как только позволят обстоятельства. Шел второй час, а его все не было. Альберт начинал нервничать. Они заранее договорились обо всем. Но Павел не догадывался, что это будет не просто ночная поездка по праздничному городу. Альберт решил увезти мальчика с собой. Навсегда. Из города и от Ирмы. Увезти далеко, где Альберту будет хорошо. И Павлу, конечно, тоже. Средства позволяли. Альберт с удовлетворением посмотрел на красный мешок, лежащий на соседнем сиденье. Машина постепенно согревалась, и Альберт решил запустить мотор, чтобы не было никаких заминок. Он подхватит Павла на ходу, и они поедут очень быстро, не оставляя следов, не давая возможности одуматься.