Новому человеку — новая смерть? Похоронная культура раннего СССР

Я полагаю, что причины этого лежат не во внутренней логике и изначальной концепции реформ. Как уже было сказано раньше, общая логика реформ, основные ее идеи в целом следовали тому вектору, который был намечен еще до 1917 года. Конечно, конкретная схема реформ, проведенных большевиками, стала более жесткой, чем та, которая могла быть при прежнем режиме. По-видимому, при более мягком варианте реформирования основной акцент мог быть сделан не на механическом изъятии Церкви из системы, а на постепенном и более плавном перераспределении полномочий между светскими и религиозными властями, притом что основные положения реформ по сути были бы такими же. Более того, позже пытаясь спасти положение и скорректировать санитарные последствия провалившейся реформы, большевики пойдут именно на такое компромиссное смягчение своей антиклерикальной позиции.

С наступлением новой экономической политики власть идет на определенные компромиссы и в похоронной реформе. Так, вводятся новые диверсифицированные тарифы, которые зависели от классовой принадлежности покойного: чем дальше социальное происхождение покойного было от большевистских идеалов, тем выше был тариф. Часть кладбищ сдавалась в аренду общинам верующих, в обязанности которых входил уход за захоронениями и общее благоустройство. Однако новые введенные тарифы и допуск религиозных общин на кладбища просуществуют недолго. С середины 1930-х годов похоронное дело выпадает из системы государственного обеспечения и регулирования. После принятия в 1936 году Сталинской конституции, декларировавшей создание бесклассового общества, новая система тарифов, основанная на принадлежности к тому или иному классу, отменяется. Кладбища передаются в ведение местных Советов, и всякий надзор за ними и их финансирование прекращаются. Одновременно с этим практически прекращается работа похоронных бюро и производство похоронных принадлежностей. Вся отрасль, которая еще недавно, даже после реформы 1918 года, полноценно функционировала, лишается централизованного управления и распадается. Похоронное дело распределяется между отдельными акторами, которые занимаются им по совместительству с какой-то иной, официальной деятельностью.

Превращение похоронного дела в набор практик самообеспечения, происходившее повсеместно начиная со второй половины 1930-х годов, не может быть объяснено исключительно как следствие реформ 1918 года. Я полагаю, что объяснение этому факту можно найти, если посмотреть на развитие практик обращения с мертвыми телами не с точки зрения похоронного администрирования и работы похоронных бюро, а с другого, возможно, менее очевидного ракурса, учитывающего городское планирование и то место, которое в нем занимала новая практика кремации. Речь об этом пойдет в главе 2.

Подобная смена оптики показывает, что проблемы в похоронном деле были связаны не с тем, что в новых принципах похоронного администрирования были скрытые дефекты, а в том, что для нового человека в том новом мире, который строится после революции, место для смерти было вообще не предусмотрено. Утопия, населенная здоровыми людьми, болезни которых могут быть побеждены, если построить правильную систему здравоохранения, и чей голод навсегда может быть удовлетворен, если синтезировать еду прямо на заводах, обречена не только вытеснять смерть, но и всячески не замечать ее. Неудивительно, что в новых советских городах, спроектированных для жизни в новом мире, для кладбищ просто не находится места, а новой практикой обращения с мертвыми телами становится очищающая кремация, которая превращает неуместный труп в два килограмма стерильно белой пудры. Всё старое, умирающее, больное — это характерные эпитеты прошлого, побежденного мира, которые существуют в настоящем лишь в форме пережитков, с которыми необходимо бороться. Сам по себе проект создания нового человека представлялся не как синтез, создание «с нуля», а как его «собирание» из уже существующих элементов через постепенное и планомерное очищение от идей прошлой культуры, «пережитков»82. Новый мир и новый человек в советской риторике всегда связаны с понятиями здоровья, молодости, витальности. Характернейшим образом это демонстрируют парады физкультурников, на которых стройными рядами, демонстрируя молодые здоровые тела, шествуют те самые «новые люди», съехавшиеся со всего Союза83.