Новому человеку — новая смерть? Похоронная культура раннего СССР

Традиция политической агитации через похоронные ритуалы не исчезла после прихода большевиков к власти. Так же как при политизированных похоронах XIX века, во время прощания и похорон В. И. Ленина зимой 1924 года траурные венки были увиты большим числом лент с политическими высказываниями. Так, 44% текстов на траурных венках 151, принесенных в Колонный зал Дома Союзов, содержали прямые политические лозунги: «Бессмертен Ленин в коллективном разуме пролетариата»; «Знамя диктатуры рабочего класса, поднятое тобой, в надежных руках!»; «Тело вождя мы навеки хороним, но дело его никогда». Позже в СССР в целях политической агитации использовались также смерть и похороны С. М. Кирова: прошли многочисленные собрания на заводах, где были приняты коллективные заявления в связи с произошедшими событиями. Эти заявления, чаще всего обращенные лично к Сталину, содержали многочисленные политические призывы бороться «с классовым врагом» и «охранять жизнь вождей, как знамя на поле битвы» 152. К политической агитации во время похорон прибегала и оппозиция второй половины 1920-х годов. Так, гражданская панихида у могилы советского дипломата А. А. Иоффе в ноябре 1927 года в Москве стала одной из последних открытых манифестаций левой оппозиции, во время которой Троцкий произнес последнюю публичную речь перед высылкой из СССР153.

В течение 1917-1918 годов аналогичные революционные некрополи — коммунистические площадки и кварталы — возникают на кладбищах по всей стране, а торжественные захоронения на них также производятся по образцу похорон на Марсовом поле. Таким образом, перформативный потенциал публичных похорон не исчезает и после победы революционного движения. Он позволяет не только превращать похороны в безопасную публичную агитацию, но и создавать по всей стране особые публичные локусы, репрезентирующие единство и силу революционного движения, деятели которого готовы пожертвовать собой ради победы общего дела.

Однако в мире большевистской утопии новый похоронный ритуал приобретает и еще одно, более важное и неожиданное значение. Для революционеров, носителей атеистических взглядов, традиционная семантика похорон как обряда перехода из мира живых в вечный мир умерших была совершенно чуждой. На смену вере в «воскресение мертвых и жизнь будущаго века» в христианском понимании приходит идея строительства мира «светлого будущего» и нового человека, во имя которых приносятся — здесь и сейчас — многочисленные жертвы в ходе революционной борьбы. Каждая жертва, таким образом, приближает новый мир, а революционные похороны становятся публичной манифестацией акта его создания 154. Похороны, лишенные христианской семантики воскресения, похороны материалистические, представляющие смерть как абсолютный конец, влекущий за собой биологический распад человеческого тела «на сумму микроэлементов», превращаются в витальный акт, в акт создания прекрасного мира будущего. Писатель Александр Серафимович так описывает этот «похоронный футуризм» в финале рассказа «Похоронный марш»:

Десятки тысяч людей шли, пели гимн смерти, и торжественно и могуче из могильного холода и погребального звона вырастала яркая, молодая, радостная жизнь, и сверкала на солнце, и играла на лицах тысяч людей, и народ, густо черневший вдоль улиц, несмолкаемо и исступленно приветствовал их.

Кровавая дымка подобралась и растаяла. Исчез приторный привкус и острый, раздражающий запах.

Солнце сияло, и город снова зашумел тысячами задержанных звуков 155.

Ил. 6 и 7. Траурные венки в колонном зале Дома Союзов по случаю смерти Ленина. Фото из книги: Ленину. 21 января 1924. М., 1925

Аналогичным образом в сборнике «У Кремлевской стены», описывающем появление и становление главного революционного некрополя, первое осуществленное в нем в октябре 1917 года захоронение описывается как столкновение старого и нового, на фоне противоборства которых совершается таинство рождения мира и человека будущего, скрепленное с похоронным обрядом глубинными связями; в этом таинстве скорбь по ушедшим товарищам преломляется и трансформируется в новое, витальное чувство. Новый мир как будто вплывает в реалии мира старого на волнах этой похоронной процессии: Так встретились на Красной площади, у Братских могил, два мира — старый, одряхлевший и новый, полный веры в правоту своего справедливого дела. Реакционные церковники не могли понять, что пробудившемуся народу, разорвавшему цепи многовекового гнета, не нужны теперь ни молитвы, ни попы, ни сказки о загробном царстве. Не могли понять, что этот народ, в котором проснулись гигантские творческие силы, хочет сам строить свое светлое будущее на земле!56.