Новоорлеанский блюз

— За нас! — прошептала Сильвия, чувствуя, как угольно-черные глаза Лика прожигают насквозь ее красивое белое платье.

Так эти трое и сидели, и говорили сразу обо всем: о музыке и танцах, о своих семьях и еще бог знает о чем; сидели и говорили до тех пор, пока из-за восточной линии горизонта не высунулись кончики пальцев Старой Ханны — это она, потягиваясь, разминала руки после долгого сна. Соня все вспоминал прежний Сторивилль с его непрекращающимся весельем, с его атмосферой пьяной бесшабашности (хотя в Тендерлойне, да и вообще в Новом Орлеане ему еще не довелось побывать). Сильвия говорила о том, как тоскует по семье и как часто вспоминает их жилище на Канал-стрит (хотя она ни разу не удосужилась навестить Кориссу и встретиться с ее мужем Бабблом). А Лик, сказать по правде, больше молчал, потому что не находил слов, которые выразили бы его чувства — сейчас это могли бы сделать только звуки музыки. Сейчас он просто не отрывал взгляда от своей белокожей сестры (с которой не состоял в кровном родстве) и старался запечатлеть в памяти все, вплоть до малейшей, черты ее божественной внешности. Ведь он знал, что бессмысленно надеяться на будущее.

Внезапно, словно разбуженный первым утренним криком петуха, Соня широко раскрыл глаза и, зевая во весь рот, произнес: «Пойду-ка я баиньки», но даже не пошевелился.

— Мне надо… — начала было Сильвия, но не зная, как и чем закончить фразу, замолчала, а произнесенные ею слова так и повисли в воздухе, словно бейсбольный мяч после сильного удара битой.

— Останься! — попросил Лик. Ему показалось, что после долгого молчания его голос звучит хрипло и прерывисто. — Останься! У меня есть здесь комната в служебном блоке. Это, конечно, не отель, но там удобно, есть кровать.

— Хорошо, — ответила Сильвия и сонно заморгала.

Лик встал и протянул ей руку, она вложила в его ладонь свои тонкие, нежные пальцы, и он повел ее из прокуренного зала. Соня, глядя им вслед, закурил сигару и затянулся, надеясь с ее помощью заглушить душевную боль, которая всегда терзала его при мысли о прошлом и будущем. Он знал все причины, вызывающие эту боль, но желания устранить хоть одну из этих причин у него не возникало.

В первое свое посещение ночного клуба «У беззубого Сони» Сильвия пробыла в нем пять дней, и все это время они с Ликом практически не выходили из комнаты. Они любили друг друга, любили до полного изнеможения, и сама мысль о том, чтобы идти куда-то и тратить время на что-то другое, казалась им обоим невероятной; все это время они смотрели на мир, а вернее, друг на друга сквозь застилающий их глаза туман любовного угара. Сильвия отправилась обратно в Джонс, когда праздники по случаю Нового, 1921 года стали воспоминаниями, и она поняла, что пришло время высвободиться из объятий Лика и запечатлеть на его черной, заросшей щетиной (у него же не было времени на бритье) щеке прощальный поцелуй, нежный и решительный.

— Фортис, мне кажется, что мы вместе уже два года.

— Мы вместе в двух годах, — поправил ее Лик. — В двадцатом и двадцать первом.

— Мы вместе всю жизнь, и ты знаешь это.

— Так зачем тебе уходить?

— Джонни Фредерик может вернуться в любую минуту, и я должна быть на месте, когда он придет.

Лик растерянно заморгал. Ему была ненавистна сама мысль о том, что этот розовый поросенок может прикасаться к его… к его… а кто она ему?

— А к тому же, — продолжала Сильвия, — что я, по-твоему, должна делать? Жить с тобой в этой комнатушке в убогом ночном клубе? У меня есть мечта, Фортис, и достаточно серьезные планы. И учти, женщин, которые решают уйти от этих белых парней, ждет не только кнут, но еще кое-что пострашнее. Для этого у них есть особые люди.

— Но теперь ведь ты моя женщина, — возразил Лик и сразу опустил голову, увидев, как потемнело лицо Сильвии при этих словах — ведь у нее был характер черной женщины, а язык белой леди, убийственное сочетание!

— Я ничья женщина, — резко ответила Сильвия. — А что ты намерен делать, когда эти белые мальчики нагрянут сюда, чтобы повидаться с тобой? Будешь услаждать их слух своим корнетом? Ты же знаешь, Фортис Холден, что ты моя судьба, а судьба, как известно, не дает никаких обещаний, и если тебя это не устраивает, я могу сделать только один вывод: ты меня не любишь!

Сказав это, Сильвия Блек вышла из ночного клуба и пошла вдоль Канал-стрит, оставив бедного Лика, сердце которого металось в груди, как пойманная мангуста в мешке. И в следующие три недели до ее возращения блюзы, исполняемые Ликом, были настолько необычными, что даже проститутки и сутенеры (для которых пролить слезу было чем-то из рук вон выходящим) плакали в голос о любви, которой им так и не пришлось испытать. А Лик так сильно налегал на хорошее виски в баре ночного клуба, что Соня в целях экономии начал подсовывать ему дешевое пойло, но тот, пребывая в состоянии меланхолической прострации, пил, не замечая подмены. Но уж если говорить начистоту, то следующие четыре года — по всей вероятности, именно четыре года — можно назвать самыми счастливыми в жизни Лика Холдена (мы сейчас говорим не о музыке).