Новоорлеанский блюз

Атмосфера, царившая в заведении Малыша Брауна, была для Лика не совсем привычной. Здесь было все то же, что и в подобных заведениях в Култауне, но только в преувеличенном виде. Музыка почему-то звучала громче, напитки были крепче, а танцующие женщины были настолько сексуальны, что, казалось, предлагали любому желающему попробовать себя. А что мужчины? Черт возьми! Мужчины здесь казались намного выше, а как устрашающе они выглядели! Все они как один выставляли напоказ свою физическую мощь, и это удерживало их от столкновения друг с другом, как одноименные заряды от притяжения. Лик присмотрел столик в углу зала и, стараясь казаться незаметным, заказал какое-то крепкое дешевое пойло. Он одним глотком осушил принесенный официантом стакан, содержимое которого обожгло ему горло, словно кипяток. Он оглядывался вокруг, жадно впитывая все подробности, словно младенец, прильнувший к груди матери. Это был обычный ночной клуб, чуть выше среднего уровня: несколько столов и стульев: с одной стороны зала — сколоченная из досок барная стойка, с другой стороны — пыльная площадка для танцев, которой целую вечность не касалась швабра. Однако сейчас площадка ходила ходуном, словно палуба невольничьего корабля, раскачиваемого штормом!

Сходство дополнялось еще и тем, что большинство мужчин были матросами с многочисленных судов, приходящих в порт Нового Орлеана со всего света (сейчас их было даже больше, чем всегда, поскольку в Европе шла война). Местных жителей, сторивилльцев, можно было пересчитать по пальцам. Глаза у них нервно поблескивали, и это указывало на их готовность к серьезным разборкам. Большинство проституток в этом заведении были цветные, но светлокожие, с выступающими скулами, взъерошенными прическами и носами соответствующей формы. Вдруг к столику, за которым сидел Лик, подошла, покачивая бедрами, молодая женщина с сонными глазами. Лик вежливо поговорил с ней, но танцевать отказался — ведь он еще ни разу в жизни не был с женщиной и к тому же опасался попасть в какую-нибудь историю. А главное, он уже приглядел темнокожую женщину (ее кожа была примерно такого же цвета, как его), которая была намного более красивой. Но, конечно же, не такой красивой, как его сестра Сильвия (с которой он не состоял в кровном родстве).

Оркестр, игравший в заведении Малыша Брауна, был что надо. Лик, как зачарованный, слушал мелодичные блюзы, и у него было такое чувство, словно на сердце его лился бальзам. По прошествии лет Лик Холден не мог припомнить, какой именно оркестр играл в ту ночь в Сторивилле — ведь в те времена Новый Орлеан буквально выстреливал в мир первоклассными музыкантами, словно стрелок-снайпер, выбивающий фигурки в тире. Но историки, летописцы джаза предполагают, что это мог быть оркестр Альфонса Пику [49], или Мануэла Манетта [50], или самого великого Банка Джонсона [51](который стал знаменитым только в 1940-х годах).

За столиком возле самой двери несколько крутых местных парней играли по-крупному в карты: Моррис Мур (на этот раз он был один, без своего брата Джефри) сидел напротив легендарного игрока с перекошенным лицом, которого все звали просто «Плут». За столом сидел также и Джо Джонс, молодой барабанщик, при взгляде на которого было ясно, что он охвачен нездоровой страстью к игре. В то время Джо был еще беззаботным и веселым парнем, любящим жизнь, вино и женщин. А спустя всего несколько лет, когда от него ушла вторая жена, несчастный Джо перерезал себе горло.

Возле барной стойки толпились клиенты самого разного пошиба. Два парня, которым от силы исполнилось по четырнадцать лет, слушали музыку, замирая от восхищения и пожирая глазами музыкантов. У одного было круглое, словно нарисованное циркулем, лицо и невероятно толстые губы, постоянно растянутые в улыбке, отчего физиономия не выглядела умной, но и глупой ее нельзя было назвать. Рядом с ними стоял громадный, как пароходная труба, широколицый мужчина в рубашке, которая, казалось, вот-вот лопнет по швам. Он поминутно поворачивал голову и смотрел на подростков; при каждом взгляде его загорелое, гладко выбритое лицо излучало спокойствие и удовлетворение, словно он был их телохранителем или кем-то вроде этого.