Новоорлеанский блюз

Сильвия пригубила стакан. Напиток был хорош: мягкий, с фруктовым вкусом, он казался некрепким и походил на молочный коктейль, в который добавили немного алкоголя.

— Я много не пью, — сказала Сильвия.

— А я пью много, — ответил Джим и подтвердил сказанное, выпив сразу полстакана черного напитка.

— Вы собирались рассказать о себе.

— Я?

— Да, вы.

— Может, вы первая расскажете мне свою историю?

— Так я уже все рассказала.

— Нет, что вы. Вы только рассказали мне, что вы проститутка (бывшая) и джазовая певица (без работы). Так не пойдет. Прежде всего, вы ничего не сказали мне о том, что собираетесь делать в Нью-Йорке.

— Я же сказала, что собираюсь найти дедушкиного брата.

— Это я помню. А для чего?

— А почему бы мне его не отыскать?

— Тогда расскажите зачем. Держу пари, ваша история очень интересная. Расскажите.

Сильвия поднесла к лицу стакан и поверх него посмотрела на улыбающееся лицо Джима. В нем было что-то необычное, что именно, она не могла сказать, но было… было… Он был похож на эдакого проницательного дурачка, невинного, как розовый бутон, и одновременно усталого, как цветок на могиле через неделю после похорон. Это и было тем самым «необычным», что заставляло Сильвию откровенничать с ним. А может быть, причиной этой откровенности были ее отчаяние и безысходность. Ведь никто никогда не просил ее рассказать о себе, и у нее было такое чувство, что история ее жизни медленно задыхается в ее груди от слишком долгого пребывания взаперти (истории, чтобы они выжили и не забылись, необходимо иногда выводить на свежий воздух). Вот поэтому она и стала рассказывать ему о том, кто она; она пыталась рассказать ему, что делала в жизни, пыталась рассказать ему свою историю. И получилось так, что эту историю она и сама начала понимать. А пока она говорила, Джим все пил и пил свой нигерийский гиннес, пока не сполз под стол.

Через полтора часа, когда она уже заканчивала свой рассказ, Джим вдруг встал на ноги.

— Я пьян, — объявил он.

— Вы меня слушали? — спросила Сильвия.

— Конечно, слушал. Но сейчас я пьян.

— Ты в порядке, Джимми? — закричал из-за стойки ирландец Тони.

— Я пьян, — ответил Джим.

Тони рассмеялся и, обращаясь к Сильвии, сказал:

— Тащите-ка его в кровать, милая.

На этот раз, когда они шли два квартала от бара до дому, Джим висел на руке Сильвии, а она смеялась над его заплетающейся походкой, над тем, как он поминутно спотыкался и чуть не падал — хорошо, что улица была пустынной и их никто не видел.

— Спокойной ночи, Джим, — пожелал консьерж, когда они вошли в лифт.

— Я пьян, Бенни, — успел крикнуть Джим до того, как двери лифта закрылись.

Войдя в квартиру, Джим неопределенно махнул рукой в сторону гостиной; потом, с трудом вписавшись в дверной проем, вошел в спальню, непослушными руками стащил с себя брюки и пиджак и, как мешок, рухнул на хозяйскую кровать. Сильвия отправилась в другую спальню, отделанную с большим вкусом в голубом и аквамариновом тонах, разделась и нырнула под легкое одеяло. Но спать ей не хотелось, ей никогда не доставляло удовольствия ложиться в кровать одной. К тому же рассказанная ею история собственной жизни все еще пребывала в ее сознании; а сейчас перед ее внутренним взором прокручивался один эпизод, отчетливо всплывший в памяти: один пьяница по имени Флинн (не клиент, а бойфренд) пытался сделать невозможное — снова запихать двадцать сигарет в пустую пачку, а она, наблюдая его усилия, понимала, что такая операция требует машинной точности работы рук. За полчаса она вся извертелась на удобной кровати, но заснуть ей так и не удалось. Она встала и, не накинув на себя даже футболку, прошла через гостиную, мягко ступая по полу босыми ногами.

Подойдя к двери спальни Джима, она легонько постучала.

— Джим, — шепотом позвала она.

Она приоткрыла дверь и прислушалась: Джим тяжело, словно на нем была маска для подводного плавания, дышал во сне. Она неслышно, только бы не разбудить его, вошла в спальню и, юркнув под одеяло, легла рядом с ним и прижалась всем телом к его спине, но он и не шевельнулся. От него исходил неприятный запах — смесь алкоголя и табака, — но Сильвия с удовольствием вдыхала его: так же пахло от Флинна.

Сильвия внезапно проснулась около шести утра: Джим говорил во сне. Он громко выкрикивал ругательства и матерные фразы. Через некоторое время сон его стал спокойным, но теперь разволновалась Сильвия. Интересно, думала она, вспомнит ли Джим, проснувшись, все, что она рассказала ему накануне? А сама она хочет, чтобы он вспомнил? Она встала с кровати и вернулась в свою спальню; легла в постель, сцепив ладони на затылке. Она мысленно прокручивала в памяти и события вчерашнего вечера, и историю своей жизни, рассказанную в баре ирландца Тони. Она уже совсем проснулась. Сильвия не только не любила ложиться спать одна, но и не привыкла просыпаться в одиночестве.

— Я назвала вам свою фамилию? Ди Наполи. Сильвия Ди Наполи. Вы можете этому поверить?