Новоорлеанский блюз

Джим кивком поблагодарил даму, и они пошли вдоль коридора. Взяв Сильвию за запястье, он потащил ее за собой. Он не знал сейчас, о чем думала Сильвия, но чувство предвидения, которым обладал Джим (инстинкт, предчувствие — называйте как угодно), все-таки подсказывало ему, что этот небольшой акт до конца еще не доигран. Он остановился перед четвертой дверью. «Профессор Дуровойю» было написано на табличке, и Джим, прочитав надпись, растерялся. Он посмотрел назад, в сторону дежурной, которая, повернувшись на своем вращающемся стуле, смотрела на них взглядом водителя автобуса, наполненного любопытными туристами. Она, вытаращив глаза, закивала головой, давая понять, что они пришли именно туда, куда надо, и Джим, недоуменно пожав плечами, открыл дверь кабинета.

— После вас, — произнес он, пропуская Сильвию вперед.

В полутемном кабинете глазам Сильвии потребовалось некоторое время на то, чтобы адаптироваться к сумеречному свету, проникавшему через окно, а ее носу — на то, чтобы привыкнуть к застоявшемуся воздуху, в котором были смешаны привычные и какие-то экзотические запахи. Джим в это время шарил руками по стенкам.

— Вы не видите выключатель? — спросил он, но Сильвия не ответила. Она пристально и не отрываясь смотрела на сидевшего на стуле у окна человека, ноги которого покоились на письменном столе. При скудном освещении она видела лишь его силуэт, густые пряди вьющихся волос и сверкающую белизну глаз и зубов. Неожиданно Джим произнес: «Наконец-то нашел», щелкнул выключатель, зажглись лампы под потолком, и она увидела перед собой симпатичного мужчину с пронзительными глазами, со множеством косичек на голове и с угольно-черной кожей, типичной для большинства африканцев. Мужчина тоже внимательно смотрел на нее.

— Вы живая, настоящая? — спросил мужчина, затем затряс головой, как бы пытаясь придать смысл только что заданному вопросу. — Нет, а впрочем, это не важно. Вы Сильви? Или Сильвия?

— Меня зовут Сильвия.

То, как мужчина обратился к ней, ее поразило. Она была уверена в том, что они никогда прежде не встречались; и ее задела его фамильярность.

— Разве мы знакомы? — поинтересовалась она.

В ответ мужчина улыбнулся; и улыбка его была зловещей, иронической и в то же время печальной.

— Я был другом вашего прапрапрапрапрадедушки, — приглушенным голосом произнес он. — А здесь я для того, чтобы вернуть долг. Все это было очень давно. Но он был великим человеком.

Сильвия стала медленно поворачивать голову, чтобы встретиться глазами с Джимом, однако ее взгляд все еще был прикован к этому чернокожему человеку. Затем она перевела взгляд на Джима и поразилась — его лицо было искажено гримасой какого-то комически утрированного изумления, как на скверных моментальных фотографиях; его лицо, глаза и рот вытянулись в ширину.

— Муса, — произнес Джим сдавленным шепотом.

— Джим, — ответил закулу, и лицо его озарилось белозубой улыбкой. — Я знал, что вспомню твое имя, как только увижу тебя! Спасибо, Тулоко, за то, что ты наконец-то объявился! Я боялся, что еще одну галлюцинацию мне не выдержать — я наверняка потеряю разум; а если встречусь еще хоть с одной проституткой, то потеряю пальцы на ногах.

— А что, черт возьми, ты делаешь здесь?

— Я пришел, чтобы поговорить с тобой, Джим, — зловещим голосом произнес Муса. — Мы должны отправиться на юг.

IV: Тонго-герой

Зиминдо, Замбави, Африка, 1998 год

Вождь Тонго Калулу шел из деревни Зиминдо на юг, имея при себе лишь небольшой кулечек с гаром да несколько глотков кашусу, плескавшихся в такт шагам на донышке бутылки из-под кока-колы. Его ноги знали, куда он идет, а вот его мозг все еще не получил информации из доступного файла с маркировкой «Отложено до принятия решения». Вот такое это было путешествие.

Тонго никогда не чувствовал себя таким одиноким; он не осознавал, что одиночество может быть таким губительным и болезненным, словно личинка мухи путси, которая вылупляется у тебя под кожей, жрет твои внутренности и в течение одной недели делает из тебя калеку. Вот уже восемь дней миновало с того дня, когда Муса исчез неизвестно куда, а вождь тоскует о нем словно о брате. Шипамп, деревенский дурачок, ходил в крааль к закулу и, вернувшись, объявил, что Мусы нигде нет. Разумеется, ему не поверили. Кто поверит дурачку? Но и Тефадзва ’Нгози подтвердил отсутствие Мусы и посетовал на то, что некому будет благословить брак его дочери Стеллы. Рассказывая все это, Тефадзва усердно осыпал вождя завуалированными упреками, словно тот был виноват в исчезновении Мусы.

— Какая свадьба без закулу? — риторически вопрошал старик. — Мэйве, Тонго! Такую церемонию отвергнут предки! Это все равно что nay пау с макадзи — весело, но никакого смысла.

Но Тонго никого не слушал, потому что, пока они говорили, Кудзайи укладывала вещи, готовясь к возвращению в город.