Новоорлеанский блюз

Итак, Соня объявился в Гарлеме в конце 1926 года. После смерти Лика ему стало нечего делать в Монмартре, а кроме того, он считал своим долгом разыскать Сильвию. Вне всякого сомнения, Соня никогда не чувствовал глубокого расположения к сестре Лика (с которой тот не состоял в кровном родстве), но никогда этого не показывала. Соня всегда считал, что присущие Сильвии воздушность и грациозность не могут принести негру ничего, кроме неприятностей. Так оно и вышло (однако никакого удовлетворения от того, что его предчувствие оправдалось, Соня не испытал). Но «человек с идеей в голове» любил Лика так же сильно, как его «персональный долбаный ниггер» любил Сильвию, и одного этого было достаточно для него, чтобы исполнить свой долг. В представлении Сони его долг заключался в следующем: любовь Лика заслуживала того, чтобы объяснить Сильвии, почему он так и не появился под сводами вокзала Гранд-Сентрал, почему он так никогда и не стал отцом своего ребенка, почему ей ничего не оставалось, как только выйти замуж за белого парня — даже если она сделала этот шаг по собственному желанию.

Возможно, вам придет в голову мысль о том, что неуверенность Сони в отношении Сильвии Блек явилась причиной, по которой он задержался в Монмартре почти на два года. Однако существует более подходящее объяснение этому, причем более романтическое и пикантное, способное сделать ваше дыхание прерывистым, как дрожь лунной дорожки на поверхности моря. Итак, что же произошло после убийства Лика Холдена? Нам немногое известно о Соне, но мы можем быть уверены в его причастности к одному из последующих событий, точно так же как в том, что Старая Ханна встает на востоке (что бы ни происходило накануне). Совершенно ясно, что не было никаких естественных причин, по которым некий молодой белый бездельник по имени Джонни Фредерик не дожил до старости. Но ему так и не довелось унаследовать семейную плантацию; не удалось вырастить детей, прижитых с красивой девушкой с лицом цвета слоновой кости; не удалось поесть жирных блинов, сидя ясным летним утром на пороге своего дома. Не удалось, черт возьми, ничего! И об этом позаботился Соня.

Соня жаждал мести. Но, несмотря на всю неистовость этой страсти, постоянно дремавшей в нем и поначалу незаметной, как идущий понизу лесной пожар, не собирался спешить, а поэтому ему потребовалось почти полтора года на то, чтобы обдумать свой план и претворить его в жизнь. Об «убийстве» — хотя Соня никогда не считал это убийством — сообщали все газеты Монмартра и даже Нового Орлеана, а поэтому известно, когда (в январе 1926 года) и где (в одной из аллей в Синклере) оно произошло. Однако ни одна из газет не сообщала никаких подробностей, ибо издатели тогда держались в рамках приличий. И, наверное, правильно делали. Мы знаем о Соне немного; но известно, что орудием преступления послужила бритва, а он, как мы помним, обучился в школе «Два М» некоторым жестким приемам у Джонса по прозвищу Собачий Клык, а поэтому можно предположить, что смерть Джонни Фредерика не была легкой (если вообще смерть может быть легкой).

Крошка Анни, видевшая своего брата, что называется, насквозь и читавшая его мысли лучше, чем книгу (будь она обучена чтению), моментально сообразила, чьих это рук дело, и велела Соне немедля делать ноги из города.

— Я сейчас не обсуждаю, правильно или неправильно ты поступил, — твердо сказала она. — Я хочу только сказать, что тебя ищут, и это так же верно, как то, что сахар сладкий, а поэтому тебе надо как можно быстрее линять из города, пока тебя не взяли за твою черную задницу и не вздернули.

Соня ощерился щербатой улыбкой, которая, вне всякого сомнения, взбесила его сестру.

— А что, собственно, такое? — спросил он. — Никто никогда прежде меня не искал.

Однако на следующее утро он исчез, а полиция так и не нашла убийцу. Разумеется, это не помешало белым бездельникам Монмартра самим втихаря вершить правосудие. Они вздернули нескольких негров, работавших на семейство Фредериков не менее двадцати лет, и не понесли за это никакого наказания. Вы, разумеется, можете погоревать об этих неграх, но только в том случае, если ваше сердце способно перенести боль еще и от этой нерассказанной истории о простых людях, никогда не ступавших по богатым коврам и которым выпало на долю немало страданий.

Оказавшись в Нью-Йорке, Соня прямиком направился в Гарлем, где, как он слыхал, чернокожий может сделать себе имя. Конечно, прибывший туда искатель приключений не имел за душой ничего, кроме провинциального высокомерия, хорошо подвешенного языка и ловких рук, отлично владеющих ножом. В тогдашнем Гарлеме такие сокровища ценились не дороже никеля. Но надо сказать, что спрос на это там был всегда.