Новоорлеанский блюз

— Могли бы, — согласно кивнул Соня. — Могли бы, но не оказались. Потому что, дорогой мой Лик, обе они уже умерли.

Лик повернулся и посмотрел в лицо своего друга, наполовину скрытое сизыми клубами табачного дыма. Соня, наклонившись, легко дотронулся до его руки.

— Мы живем в жестоком мире, друг мой Лик. В жестоком, проклятом мире, бок о бок со сволочами, с которыми бы ты на одном поле и срать не сел. Люди приспосабливаются, ты слышишь? Люди меняются для того, чтобы выжить в этом гребаном мире. А знаешь, Лик, почему ты мой персональный ниггер? Потому, что ты сам так и не приспособился. Ты все такой же невинный младенец, каким был в тот день, когда мама шлепала тебя по заднице, чтобы ты начал дышать. Ты как охотник, который так и не научился понимать, что хочет сообщить ему его собака, натягивая поводок; ты все время возвращаешься назад, всякий раз желая найти что-то большее. Это все потому, что ты так хорошо играешь на трубе. Музыка удерживает тебя от этой чертовщины, в которой мы все увязли по уши. Ты мой личный затраханный ниггер, потому что невинности в тебе столько, что хватит на нас обоих. А я жестокий железный негр, и я всегда буду присматривать за тобой.

Сжав руку Лика и откинувшись на спинку стула, Соня глубоко затянулся сигарой, а потом поднес к губам горлышко бутылки и сделал несколько больших глотков — видимо, сказать ему больше было нечего. Лик смущенно молчал. Таким своего друга он видеть не привык, ведь Соня никогда не лез в карман за словом.

— Послушай, Лик, а чего ради тебя снова принесло в Култаун? — после паузы спросил Соня.

Лик пожал плечами и через секунду ответил:

— Потому что в Сторивилле все закрывается и работы там нет. А кроме того, у меня возникли неприятности в отношениях с одной чокнутой проституткой.

— Ты только не ври мне, ниггер, — пристально глядя Лику в глаза, сказал Соня, а Лик тяжело вздохнул.

— Я ищу Сильвию. Я слышал, что она снова вернулась в Монмартр.

— Я ее здесь не видел. Ты же знаешь, что мимо меня ей не пройти. Да и никто ее не видел.

— Ясно… но я знаю, что она здесь.

Соня кивнул, а потом запрокинул голову и стал смотреть, как сигарный дым, поднимаясь, рассеивается в ярком свете ламп. Собираясь задать очередной вопрос, он уже знал, что услышит в ответ, но он должен был его задать.

— А зачем ты ее ищешь?

— Потому что она моя сестра. Потому что и Сестра, и Руби Ли, и Сыроварня умерли. Потому что у меня осталось три сестры: Корисса счастлива со своим Бабблом; Сина, насколько я знаю, в Чикаго, и я думаю, что у нее все нормально, а потому я не должен срочно разыскивать ее. Сейчас мне надо разыскать Сильвию и присматривать за ней, как ты будешь присматривать за мной.

— Лик, но ведь она тебе не кровная сестра.

— Это не важно, — стараясь казаться спокойным, произнес Лик.

Лику не хотелось обсуждать эту тему. К тому же под пристальным взглядом Сони, глаза которого, казалось, прожигали его насквозь, ему было не по себе.

— Послушай, Лик, — в задумчивости произнес Соня, — ты зря пытаешься врать мне. Ведь достаточно взглянуть на тебя, когда ты говоришь о Сильвии, чтобы…

И Соня присвистнул сквозь зубы.

— Мне надо найти ее, — прошептал Лик, глядя вниз, на ноги. — Только и всего.

— Рисковый ты парень, — сказал Соня.

На следующий день Соня встал вместе с петухами — наверняка не было на свете другого негра, который просыпался бы в такую рань (по всей вероятности, это был шрам, оставленный на его психике пребыванием в школе «Два М»), — и разбудил Лика, поставив перед ним чашку кофе и ведро с холодной водой. Лик, обжигая язык, выпил кофе, ополоснул лицо и сказал:

— Какого хрена ты поднялся в такую рань?

— Долго спит только дьявол, — с хитрой усмешкой ответил Соня. — А я хоть на шаг, но должен опережать его. И вот что, друг мой Лик, не думай, что я взял тебя к себе за так. Я бизнесмен.

Соня с Ликом вышли из клуба около десяти часов утра, когда на кухне как раз начинался рабочий день. Соня не сказал Лику, куда и зачем они направляются. Он неторопливо шел по Канал-стрит, церемонно приподнимая шляпу и мило улыбаясь идущим навстречу проституткам, утомленным ночной работой, и возвращающимся из церкви порядочным дамам. Лик торопливо шел за ним, стараясь глубоко дышать, чтобы прочистить гудящую после вчерашней выпивки голову. Но воздух был жарким, влажным и липким, как мысли, ворочавшиеся в его голове.

Они дошли до квартала Джонс. Они миновали магазин старика Стекеля, выглядевший убогим и обветшалым после того, как Дов унаследовал дело отца. Лик хотел было зайти в магазин, поприветствовать нового хозяина, но Соня не пожелал останавливаться — он был человеком дела.

Наконец, дойдя до престижной части Монмартра, где черные лица редко мелькали на фоне почтенной белой публики, они остановились у магазина, украшенного вывеской «Мерфи», в котором продавалось все: от автоматов для продажи кока-колы до граммофонов. Владельцем магазина был ирландец Мерфи, а иметь с ним дело, по словам Сони, было все равно что «наступить на острый, ржавый гвоздь». Соня вошел вместе с Ликом в тесное, похожее на спичечный коробок, помещение магазина.