Новоорлеанский блюз

— За каким бесом нас сюда принесло? — спросил Лик, и тут Соня показал пальцем на корнет, который, словно на алтаре, лежал в стеклянной витрине прилавка. Такого прекрасного корнета Лик не видал за всю свою жизнь. Он был отполирован и так сиял, что отбрасывал солнечные зайчики на щеки склонившегося над ним Лика. Мерфи, вынув корнет из футляра, протянул его Лику, и тот, пробежавшись пальцами по вентилям, прошептал: «Господи!» — вне себя от изумления, настолько они были податливы. Лик готов был сразу же заиграть на корнете.

Соня, пожимая плечами, спросил:

— Интересно, как ты собираешься, не имея трубы, руководить моим оркестром?

Лик открыл рот, намереваясь поблагодарить Соню, но слова застряли у него в горле; он не мог оторвать взгляда от инструмента, так удобно расположившегося в его руке, словно он специально по ней и был сделан. А Соня, глядя на онемевшего от восторга Лика, беззвучно смеялся.

— Ты должен зарабатывать на жизнь, — объявил он, словно только этим и можно было объяснить его поступок.

Не меньше двух лет Лик руководил оркестром в ночном клубе «У беззубого Сони», прежде чем ему удалось найти Сильвию. Но, честно говоря, его игра (по крайней мере с этим оркестром) никогда не достигла высот, до которых он поднимался, играя с Луи Армстронгом в заведении Генри Понса в Сторивилле. Отчасти это можно было объяснить недостаточной квалификацией его коллег-музыкантов (хотя с Ликом играли его старые знакомые: Шутник, всеобщий любимец, — второй корнет и Хансен Прах — тромбон); но основная причина была в том, что все мысли Лика, а следовательно и его музыка, были полны Сильвией. Раньше, играя на корнете. Лик был уверен, что он найдет ее когда-нибудь потом, а сейчас он только и делал, что искал ее — искал настолько отчаянно, что отчаяние это звенело в каждой сыгранной им ноте.

В те дни понятия «поздно» и «рано» были для него неразличимы; когда улыбающийся лик Старой Ханны едва показывался над бурными водами Миссисипи, он все еще сидел на авансцене и играл классный блюз, играл опустевшему залу до тех пор, пока губы не начинали неметь. Лик играл так, словно Сильвия могла слышать его — где бы она ни была, чем бы она ни занималась, — он твердо верил, что это так, он знал, что у нее в сердце звучит музыка.

Бывало, на исходе ночи подгулявшие мужья, выползая из зала с гудящими с перепоя головами, с расстегнутыми после ночных развлечений с проститутками рубашками, останавливались, заслышав эти мелодии, взывающие, казалось, к их сердцам, подобно тому как взывали к ним их жены в первую брачную ночь. Рты у них пересыхали, а подбородки непроизвольно опускались на грудь. Временами Соня, слушая игру Лика, размышлял, какие утраты надо пережить, чтобы извлекать из корнета такие душераздирающие звуки. Он глотал слезы, не понимая, откуда они, — ведь он не испытывал никаких чувств. Иногда он прерывал игру Лика аплодисментами только потому, что был не в силах слушать такую пронзительную музыку. Заливая хорошую порцию виски в свой щербатый рот, он изрекал:

— Лик, это же африканская дрянь. Блюз «Африканская дрянь» в стиле Лика.

Никаких свидетельств о том, как и что играл Лик Холден в этот период, конечно же нет. Новый Орлеан в то время был переполнен писателями, поэтами и музыкантами, желавшими записать свою музыку, а следовательно, пробиться к славе. А Монмартр считался окраиной и пребывал в таком состоянии вплоть до 1950-х годов, пока не был поглощен разросшимся соседним городом. Стало быть, мы вправе предположить, что музыка Лика Холдена была как бы внеисторической (или мифологической, если вам так больше нравится), то есть жила только в воспоминаниях тех, кто ее слышал, и умерла вместе с ними. Однако некоторые люди все еще помнят историю, которую частенько в 1920-х годах в Нью-Йорке рассказывал, будучи в подпитии (а случалось это весьма часто), один белый джазмен. Этот молодой человек (один из первых представителей «фри-джаза»[65], впоследствии преданного забвению более чем на два десятилетия) вспоминал о поездке с родителями по Югу осенью 1918 года. Он вспоминает, как однажды ночью — а тогда ему было всего пятнадцать лет — он сбежал от родителей, чтобы выпить «в ночном клубе маленького городка, где какой-то негр играл в стиле, подобно которому я никогда не слышал. Слушая его, я чувствовал себя так, словно меня укусил клещ и заразил меня бациллами настоящего джаза».

Это произошло за три года до того, как Бикс Байдербек[66] впервые услышал, как играет Луи Армстронг в составе плавучего оркестра Фейта Мэрейбла, и если чуть-чуть напрячь воображение, то можно утверждать, Бикс рассказывал о Лике Холдене, и это будет так же верно, как то, что Бикс, страдавший алкоголизмом, умер от пневмонии в возрасте двадцати восьми лет.