Новопотемкинские события

Оставшись один, Горемыков сидел молча минут пять; голова разрывалась от сильной боли, будто ее сверлили и раздирали на части, а шум в ушах нарастал и нарастал. Он ни о чем не думал, только зачем-то промямлил излюбленное словечко:

– Нарашить…

Но на этот раз сказано оно было без пафоса и очень тихо, без выражения, очень буднично, а самое главное – его никто не слышал и никто, никто не интересовался его высоким мнением по какому-либо вопросу.

– Усиливать… – произнес он другое любимое словечко Горемыков очень тихо, по инерции.

В дверь постучали.

– Да, войдите, – чуть громче сказал Горемыков, тоскливо смотря на дверь – он не желал никого видеть, но в то же время ему стало очень одиноко одному и хотелось с кем-то поговорить просто по душам, но не с недавними гостями.

– Раз… разрешите? – Дверь приоткрылась и в кабинет вошел неспеша его зам Мокрый.

– Да, входи.

Мокрый внимательно посмотрел на мрачное покрасневшее лицо мэра и испугался:

– Ой, вам п-п… плохо?

– Плохо? – переспросил Горемыков и ответил: – Да, плохо, очень плохо…

– Может, скорую?

– Нет, сядь и слушай… Голова трещит, но очень скверное настроение. До тебя у меня двое типов появились, утверждали, что у меня души нет.

– Че… чего не… нет? Души?

– Ой, как ты надоел мне со своими заиканиями… У тебя есть душа?

Мокрый неопределенно пожал плечами:

– Кто его з… з-з-нает… Душа? Я как-то обходился без этого… Хотя… хотя считают, что она есть у к… к-к… аждого человека.

– Кто так считает? – не понял Горемыков.

– Народ считает.

– Гм, а ты тогда кто?

– Тоже народ… Ой, что вы хотите от ме… меня?

– Есть у тебя душа или нет? – повысив голос, недовольно спросил Горемыков.

– Ой, Демид Демидович, не знаю я того, – воскликнул Мокрый, стараясь не смотреть на мрачное лицо начальника. – Уж п-п-пристали… Говорят, когда человек умирает, душа его вылетает из тела.

– Куда?

– И этого я не знаю… Мы еще многого не знаем, Демид Демидович, что творится в природе.

– Так, у тебя есть душа или нет? – допытывался Горемыков, на минуту забыв о сильной головной боли.

– Кто его знает? – пробурчал Мокрый, вдруг со страхом посмотрев на мэра и подумав, что тот, по-видимому, сошел с ума. – А… а… а больше вас ничего не интересует?

Горемыков честно признался:

– Нет.

– А я за… зашел к вам по поводу строительства спорткомплекса.

– К черту его!.. И ты поди туда к свиньям собачьим! – неожиданно взревел Горемыков, ударяя кулаком по столу. – Давай сейчас не об этом…

– Да? Вам плохо?

– Да нет, – неопределенно ответил Горемыков, вновь говоря тихо.

– Всё-таки «да» или «нет»?

– А ты доктор, что ли? – рассердился Горемыков. – Лечить пришел? Лучше скажи: ты принципиальный или нет?

– Ну, вроде…

– А мои приказы всегда выполняешь?

– Да, Демид Деми…

– А если необычный приказ, как тогда?

– Я не понимаю…

– Ну, если я прикажу что-то, а ты удивишься?

– Как же!.. Как же можно! Я – человек исполнительный, Демид Демидович, вы знаете…

– Ладно, раз так, – умехнулся Горемыков, – тогда…

Горемыков на минуту замолчал, наблюдая за замом, который очень внимательно глядел прямо в глаза своего начальника.

– Да, Демид Демидович?

– Тогда…. Тогда раздевайся!

Горемыков не отрывал глаз от растерянного и испуганного подчиненного, который стоял в замешательстве, думая, что он ослышался. Тогда Горемыков повторил свой приказ, ударяя для убедительно кулаком по столу.

– Но за… за-зачем вам… Я ж не девушка…

– Раздевайся! – гаркнул Горемыков.

– Хорошо, – уныло сказал Мокрый и стал медленно снимать пиджак.

Через минуты три пиджак, рубашка и брюки валялись на полу.

– Всё? Снимать больше нечего?

Мокрый удрученно вздохнул, снял туфли, носки, майку, после чего вопросительно взглянул на Горемыкова; лицо Мокрого покраснело от стыда.

– Так, чего ты делаешь, а? – раздраженно спросил Горемыков.

– Как? Раздеваюсь.

– Зачем?

– Вы… вы приказали…

– Да? А если я тебе приказал мыть ноги в Индийском океане, ты бы так и сделал?

Мокрый пожал плечами, в недоумении смотря на начальника:

– Не… не знаю, но я не в Индии…

– Да? А если был в Индии, мыл ноги в океане?

– Ну, мыться, конечно, надо всем…

– Ясно! – холодно произнес Горемыков. – А в окно выбросишься, если я прикажу?

– Что?

– В окно выбросишься по приказу?

Мокрый со страхом смотрел на Горемыкова, ничего не ответил ему.

– М-да, вот такие у меня помощнички, – тихо сказал Горемыков, – просто бездарные исполнители, роботы без души, а не люди.

– Я не робот! – попытался исправить начальника Мокрый, но его реплика только еще больше разозлила Горемыкова:

– Чего?!.. Не робот? А чего ж ты раздевался?

– Вы… вы приказали…

– А ну быстро одевайся и проваливай!

Мокрый вздрогнул, оделся и, не попрощавшись, выбежал из кабинета.

Вечером у Горемыкова случился сердечный приступ, скорая доставила его в реанимационное отделение городской больницы. Он пролежал там три дня, после чего неделю лечился в кардиологическом отделении. А жена Юлия вся в слезах приходила в больницу каждый день, успокаивая мужа:

– Ну, не волнуйся, только ты не волнуйся… Инфаркта нет, как мне сказал доктор, только острая ишемия миокарда…

– Черт, ты забываешь о выборах, – прервал ее Горемыков.

– Мне звонил твой Подпевалкин…

– Подпевалов.