Новопотемкинские события

– Гм, чтобы мои слова врезались в твою неразумную голову! Понял, да? Чтобы они врезались в твою голову, депутатишко! Догадываюсь, что спросишь ты о Топтыгине? Но его просить не буду, пусть участвует в выборах. Угрозы мне он не представляет. Да, не представляет… Да и без него какие тогда выборы?

– А сейчас? И сейчас тоже выборы без выбора, – заметил Алексей.

– Ну, зачем так мрачно, депутат? У нас же эта… как ее… наша… эта демократия, – вспомнил Горемыков, – вот… демократия у нас в Новопотемкино, как и в других городах и селах… Если без Топтыгина, тогда я один останусь? Коммунисты? Нет, это прошлое-прошлое не повторяется.

– Да? А я думал, что сейчас наше время можно назвать дежа вю.

– Чего?

– Дежа вю – французское выражение, в переводе на русский язык означает «событие, которое уже состоялось».

– Дежа…

– Да, дежа вю, – повторил Алексей, вновь улыбаясь, – точнее, новое дежа вю.

– Остришь, да? Ты очень опасен, депутат, – холодно проговорил Горемыков, – очень ты опасен… Очень опасен!.. Нельзя плевать против ветра – сам получишь свой плевок обратно.

Короткая пауза.

Горемыков не отрывал глаз от гостя, а тот старался не смотреть в его сторону и желал поскорее уйти.

– Что молчишь, депутат? Думаешь?

– Нет… – тихо ответил Алексей. – Я буду участвовать вместе с Топтыгиным на очередных выборах мэра Новопотемкино Горемыкова.

– Гм, всё остришь, Плясовидов?

– Моя фамилия – Видотрясов, – исправил мэра Алексей.

– Вот-вот, Гдетоплясов…

– Опять неправильно говорите. Я – Видотрясов!

– Гм, Твидоплясов, остришь?

– Нет, стараюсь держать удар, как сказал бы боксер, – не замедлил с ответом Алексей. – Вы прикидываетесь ягненком, но это не ягненок – волк в овечьей шкуре… У вас всё под контролем: и Дума, и прокуратура, и милиция, и газета, и наше местное телевидение.

– Так, а зачем по-твоему мне послушая Дума? Думское большинство моих почитателей?

– Не обидетесь?

– Гм, я уже обиделся, что не хочешь ты отказаться от участия в выборах, черт, – проворчал Горемыков. – Ну? Говори, что хотел.

– Думское послушное большинство нужно вам для того, чтобы легализовать занятие конституцией.

Горемыков вспомнил известное выражение «легализация проституции», понял намек и взбесился: так на равных, не теряя чувства собственного достоинства и не заискивая с ним никто не говорил; все подчиненные, депутаты или бизнесмены, входившие в рабочий кабинет мэра, проникались как бы величием самого мэра, занимаемой Горемыковым должности, говорили тихо, вели себя робко, некоторые даже заискивали, лебезили, поддакивали каждому его слову, соглашались во всем с хозяином властного кабинета, а этот наглый, улыбчивый мальчишка, депутатишко молодой да ранний, позволяет себе дерзить мэру, даже ему возражать!

– Что… что?! – взревел покрасневший Горемыков, ударяя кулаком по столу. – Ты намекаешь…

Алексей с улыбкой смотрел на мэра, не удержался и добавил:

– Что такое наша собственная новопотемкинская демократия?

– И… и что же?

– Это когда все решения принимает только один человек, самый главный демократ – мэр Горемыков.

– Опять смеешься? Опять эта идиотская улыбка появилась на твоем лице? – завопил Горемыков. – Подражаешь американцам, да?

– Нет, не подражаю. Не понимаю только одного: к чему постоянно ругать Америку?

– К чему?.. А чего она тебе хорошего сделала? Или этот хваленый Запад?

Алексей кивнул, объясняя Горемыкову:

– Во всяком случае заграница мне лично ничего плохого не сделала. Запад у нас газ и нефть покупает, вроде мы радоваться должны, так? Ан нет… Вот вы их грязью поливаете, как и ваш Лазонтье по телевизору. У вас двойные стандарты?

– Гм… ну… – растерялся Горемыков, не зная что ответить.

– Да, у него двойные и тройные стандарты, – хихикнул кто-то за спиной Алексея.

Алексей обернулся и остолбенел: перед ним стоял двойник Горемыкова в таком же сером костюме, какой был одет на мэре; двойник Горемыкова ехидно улыбался, поглядывая то на Алексея, то на хозяина кабинета.

– Опять? – грозно спросил Горемыков незнакомца, вспомнив недавнее весьма нерадостное событие и свой вынужденный стриптиз.

– Да, опять, – кивнул незнакомец, усаживаясь на краешек стола рядом с Горемыковым, после чего доверительно сообщил удивленному Алексею:

– Я – его душа.

– Душа?

– Ага, вернее, злая часть его души. Меня зовут Бес.

– А разве у Горемыкова есть душа? – усмехнулся Алексей.

– Нет, его душа блуждает вне тела, у всех честных и совестливых жителей она находится в самом теле, как и у вас, а душа Горемыкова блуждает, – ответил Бес Алексею.

– Слушай, убирайся-ка отсюда! – заорал Горемыков, показывая на дверь. – А то я милицию вызову!

– Ой-ой, ай-ай, как я испугался, – хихикнул Бес, всплескивая руками, – как мне страшно стало!.. А ты не замечаешь, что я в твоем сереньком костюмчике?

– Вижу, черт, мой костюм на тебе одет, негодяй!

– Ну, зачем так грубо, мэр? Может, нам стриптиз исполнишь?

– П-пшел ты вон!!

Бес усмехнулся, повернул голову к Алексею: