Новоселье

Бахрам повернул налево. Отец взглянул на часы и не стал возражать. А я подумал: «Какой лес в пустыне? Всякий знает, что здесь нет никакого леса…»

Машина взобралась на бархан и остановилась. Мы выпрыгнули на песок.

6

И увидели саксауловую рощу. Из песка поднимались и переплетались друг с другом корявые сучья серого цвета. Издали они казались белыми.

Длинные витые тени падали на песок. Это был странный лес: без листьев, без настоящей тени. Я потрогал ветку саксаула. Она была твёрдой, как кость.

Зимой мы топили печку саксауловыми дровами. Но я ещё никогда не видел, как саксаул растёт в песках.

Песок в саксауловой роще был твёрдым и не осыпался под ногами.

Корни удерживали его прочно. Внизу, возле одного куста, трепетал прозрачный, как бы слюдяной, в узорах, чехол, застрявший между корнями.

— Змея проползла и сбросила старую кожу, — сказал Муравьёв.

Я думал, что мы и змею тут же увидим, но никаких змей вокруг не было.

Это меня очень огорчило.

Муравьёв и отец говорили о хлопке.

— Песок наступает на поля, — жаловался Муравьёв, — заносит хлопчатник.

Ветер усиливался, и верхушки барханов курились, песок маленькими облачками перелетал в воздухе. Но в саксауловом лесу песок был неподвижен, и ветер не мог его сдвинуть с места.

Вдали показался караван верблюдов, нагруженных тюками с хлопком.

Впереди ехал проводник на ослике, а рядом с ним красноармеец на лошади.

Они о чём-то между собой говорили.

Караван прошёл далеко от нас и скрылся за барханами. И показалось, что пустыня опустела.

7

Солнце приближалось к зениту. Серая пыль клубилась под колёсами. Фургон шёл, ныряя между барханами.

От жары все приумолкли. Муравьёв, откинув край парусинового тента, смотрел в пески.

А я всё думал о порохе, о саксауловых рощах, которые защищают хлопковые поля, о Байраме…

И вдруг мы услышали звуки флейты. Они лились откуда-то из-за бархана. Первой откликнулась мама. Она широко открыла глаза, посмотрела на нас с удивлением и сказала:

— Музыка! Вы слышите? Или мне это снится?

Бахрам выключил мотор, и машина остановилась в нерешительности. В самом деле, это была флейта. Но откуда и почему здесь музыка?

Мы вышли из машины и поднялись на гребень песчаного холма. И сразу увидели флейтиста. Он стоял внизу, под другим барханом. В белом чесучовом костюме, в круглой соломенной шляпе с чёрной лентой, с цветочком в петлице.

Флейтист играл, закрыв глаза. Чёрная флейта переливалась на солнце серебряными клавишами. Тень от бархана укрывала его полупрозрачной пеленой.

Мелодия, которую он играл, была грустная и протяжная.

Мы не сводили с него глаз. Когда он перестал играть, мама захлопала в ладоши. Флейтист открыл глаза, увидел нас, нисколько не удивился и раскланялся.

— Ария Орфея, — сказал он. — Из оперы Глюка.

Мы познакомились. Музыканта звали Герасим Утин. Он попросил, чтобы его называли просто Гера.

— Что вы тут делаете один в пустыне? — спросил отец.

Гера положил флейту в футляр. Он чувствовал себя в пустыне, как на сцене.

— Вы спрашиваете, что я тут делаю? — сказал он. — В настоящее время я репетирую свой номер, потому что имею обыкновение репетировать с десяти до одиннадцати, что бы ни случилось. Который теперь час?

— Одиннадцать, — сказал отец, взглянув на часы.

— Репетиция окончена, — сказал Гера. — Видите ли, я отстал от своей труппы и добираюсь до Байрама попутными машинами. А вы куда едете?

— Мы едем на новоселье! — ответил я.

8

Мне очень хотелось, чтобы Гера поехал с нами. Я даже забыл на время про порох, слушая его музыку.

— Это ваша машина? — спросил Гера, когда мы сошли с бархана и приблизились к нашему иноходцу 17 — 28.

Он оглядел машину, поморщился и сказал:

— Ну что ж, если нет другого транспорта, я согласен ехать с вами.

Голос у него был тонкий, но приятный.

Мне всё в нём казалось удивительным. Он сдул невидимую пылинку с отворота своего костюма.

И вдруг Муравьёв посмотрел на него пристально и сказал:

— Позвольте!

Агроном достал из кармана увеличительное стекло на длинной чёрной ручке.

Приблизился к флейтисту и навёл на него увеличительное стекло.

Гера немного смутился.

— Я привык, — сказал он, — что на меня смотрят в бинокль, но ещё никто не рассматривал меня в увеличительное стекло!

— Где вы это нашли? — спросил Муравьёв флейтиста, указывая на цветочек в его петлице.

— Ах, это? — успокоился Гера. — Это я нашёл вон там, — и он указал рукой налево. — Нет, скорее всего, я нашёл это вот там, — и он указал рукой направо. — Точно не припомню…

— Как! — воскликнул Муравьёв. — Вы даже не знаете, где нашли это сокровище! Инкарвиллея семиреченская, — сказал Муравьёв, — цветок, который уже почти не встречается в пустыне.

И он вытащил цветок из петлицы Герасима Утина.

Флейтист было запротестовал, но Муравьёв сказал строго:

— Наука требует!

Он раскрыл свой ящик и поместил редкий цветок в самом центре под стеклом.

— Какая находка! — говорил он, покачивая головой. — Можно подумать, что этот цветок выбрался из-под земли, чтобы послушать вашу музыку.

— Очень может быть, — скромно согласился Гера.

Потом он обиженно взглянул на Муравьёва: