Новоселье

Но в руках у меня была палка охотника, раздвоенная на конце, и с ней я ничего не боялся.

Потом я услышал, что кто-то окликает меня. И увидел слева на бархане Геру Утина с флейтой, а справа, на другом бархане, Муравьёва с увеличительным стеклом и зонтиком под мышкой.

Они решили, что я тоже потерялся.

А я не потерялся! И не думал…

— Если ты не потерялся, почему же ты плачешь? — спросил меня Гера Утин.

— Потому что я не нашёл Волчка, — ответил я.

Смеркалось. Вдали пробежали шакалы и залаяли, заскулили, заплакали за барханами. Голоса их были дикими и злыми.

13

Бахрам и отец бережно перенесли Крестинского в фургон. Охотника уложили на расстеленные одеяла.

Наполнили горячим чаем термос, и теперь мама держала его вместе с аптечкой наготове.

Бахрам завёл мотор. Мы уже попрощались с чайханщиком, который пожелал нам счастливого пути.

И вот тут-то Гера извлёк свою флейту из футляра и заиграл арию Орфея, устроившись на ступеньках чайханы.

— Вы с ума сошли! — сказал Муравьёв. — Мы уезжаем, торопимся, а вы опять со своей музыкой!

Он играл ещё лучше, чем прежде. Музыка его была слышна далеко вокруг. Её нельзя было не слушать. Бахрам выключил мотор и выглянул из кабины. Отец подошёл ближе к Утину, забыв взглянуть на часы. Мама слушала музыку издали. А когда Гера Утин окончил арию, чайханщик подошёл к нему, положил ему руку на плечо и сказал:

— Меня зовут Али. Ты очень хорошо играешь. Приезжай, моим гостем будешь…

— Очень рад, — сказал Гера, — очень рад. — И снова заиграл на флейте.

И вдруг, словно из-под земли, выросла худая насторожённая собака и подошла к фургону.

— Волчок! — закричал я.

Волчок подошёл к машине.

Но Крестинский крепко спал и не видел этого.

— Орфей! — сказал Муравьёв, обращаясь к Герасиму Утину. — Ничего не скажешь.

— Теперь вы понимаете, — воскликнул Гера, — что такое музыка!

Я схватил Волчка и поднял его с земли. Мама помогла мне, и Волчок прыгнул в кузов, стал тормошить Крестинского, лизать ему щёки.

Крестинский обнял его за шею и тихим голосом сказал:

— Волчок!

14

Ночью мы проехали Дехканский мост.

У мамы хранились газеты и фотографии тех лет, когда строился этот мост. И я узнавал отца на фотографиях среди рабочих и военных на берегу реки или под навесом инженерного домика.

Я очень хотел увидеть Дехканский мост, но сквозь сон запомнил только огни на башнях, стальные переплёты и далеко внизу тёмную воду, по которой гналась за нами луна.

А утром, уже вблизи Верблюжьего колодца, мы вдруг увидели маленького мальчика лет шести.

На нём была высокая туркменская шапка, тёплый халат и мягкие сапоги.

— Кумли, — сказал о нём с уважением Бахрам. — Сын пустыни.

Пески здесь называют «кумы», и того, кто родился в пустыне, называют «кумли».

Мальчик остановился и поздоровался с нами.

— Он потерялся, — сказала мама. — Мы должны взять его с собой…

Бахрам засмеялся и спросил мальчика по-туркменски:

— Ты потерял дорогу? Может быть, поедешь с нами?

Мальчик поклонился и покачал головой.

— Он знает здесь все дороги, — сказал Бахрам, — и никуда не торопится.

Он посмотрел с уважением на Кумли.

— По крайней мере, — настаивала мама, — мы могли бы его подвезти до Верблюжьего колодца.

— У него свой транспорт, — ответил Бахрам. — Вон, посмотрите!

На вершине бархана стоял в ожидании бурый верблюд. На спину ему был наброшен чёрно-красный текинский ковёр.

— Байрам! — сказал Кумли и указал рукой в ту сторону, откуда слышался гул железной дороги.

И мы долго ещё видели фигурку мальчика и его верблюда на фоне синего неба и золотых песков, около последнего колодца.

15

На переезде два пограничника у шлагбаума проверяли документы. Мы въехали в военный городок. Гера Утин вместе с документами протянул и свою флейту.

Муравьёва и Крестинского пограничники знали в лицо.

— Проезжайте! — сказали они и открыли шлагбаум.

Вдали стояли большие зелёные облака. Это были деревья Байрама.

Наш дом был расположен на окраине городка в небольшом саду. Дом был старый. В пустых комнатах гуляло эхо.

До нас в этом доме жила другая военная семья, такая же, как наша. Теперь они уехали в другой, дальний гарнизон. На ступеньках крыльца мелом было написано: «С приездом!» А на веранде мы нашли записку: «Во время грозы закрывайте ставни, а то стёкла бьются. Счастливо оставаться!» И дата — апрель 1939 года.

Бахрам поставил машину на отдых под навес и молча копался в моторе. Как только мы поселялись в каком-нибудь городе, он переставал петь. Он тоже был Кумли — сын пустыни.

На веранде зажгли свет. Мама накрыла стол белой скатертью. И отец сказал:

— Всех прошу на новоселье.

Позже, когда все уже сидели за столом, пришёл начальник военного городка, комбриг Пряхин, взглянуть, как мы устроились на новом месте. Он пришёл не один, а со своим сыном Виктором. Этот Виктор мне сразу понравился. Славный такой мальчик. И Волчок вдруг подошёл к нам, как к старым знакомым, и стал слушать, о чём мы говорим.

Пока взрослые шумели за столом, Виктор отвёл меня в сторону и сказал:

— Я тут порох изобретаю. Как ты думаешь?..