Новосёлы

— Видите, не скелет с косой, как в сказках рисуют… А грохнет — косточек не соберёшь. Миллиметров сто двадцать, гаубичный, наверно…

Это для нас было непонятно. Мы смотрели на снаряд как заворожённые, а лица наши вытягивались…

— Ну, что теперь с ним делать? — спросил Женя сам у себя. — Позвонить… В военкомат позвонить… Пусть сапёров пришлют. Побегу на деревообрабатывающий комбинат, позвоню…

Гаркавый вскочил и стал, подпрыгивая на одной ноге, натягивать штаны. Одну только штанину надел и опять снял.

— Нет, не то… Боюсь вас одних оставлять… А прогнать домой — другой дурак найдётся, который ковырнёт. Лучше мы его похороним. А ну, кыш за ту горку!

Теперь мы послушались, отбежали в ельник. На самом высоком месте зигзагом шла канавка. Заросла уже деревцами, осыпалась, но можно было догадаться, что это была траншея. Мы попадали в неё, залегли. Как на войне…

И тут выбежал из ельника Снежок. Прямо на нас! Забегал от одного к другому, из разинутого рта болтается розовый язычок. Но мы не обрадовались Снежку. Мы думали про Женю: что он намерен делать?

— В войну играете? — вышла из зарослей и Галка.

— Тише, ложись! — прикрикнул на неё Жора. — Женя будет снаряд разминировать.

Галка не легла, а наоборот — стала как столб и тянет вверх шею, тянет… Как будто растёт сама.

Женя вытащил из брюк ремень… Подошёл к снаряду, наклонился… Нет, не похоже, чтоб собирался разминировать!

Он подсунул конец ремня под снаряд и… лёг на него или возле него животом. И не подымается, что-то потихоньку делает…

— Не надо, Женечка! — рванулась с места Галка. — Миленький, славненький… Не надо, не трогай! Не надо…

Женя поднимался с земли медленно, сначала опёрся на руки и колени. Снаряд висел под ним, привязанный ремнём к груди и животу. Стал на ноги — и снаряд показался нам каким-то страшным чудовищем, которое присосалось к нему.

— Тяжёлый, зараза… — сказал Женя тихо.

Галка ступила к нему ещё на один шаг.

— Женечка, не надо…

Женя скорчил жалостную мину:

— Ма-а-ама, я хочу домой…

Над Галкой смеялся. А у меня от его смеха будто за шиворот снегу насыпали.

Подбежал к Жене Снежок, положил передние лапы ему на бедро. Гаркавый погладил его по голове, потрепал за ушами. Рука гладила, пальцы трогали ухо, а сам Женя стоит, не шелохнётся.

И вот повернул к реке, вошёл в воду… Не в смирный, неглубокий заливчик-рукав, а в Неман. Шёл медленно, правой-левой… правой-левой… Уже снаряд спрятался под воду, вода до подбородка поднялась… И тогда Женя поплыл.

Выбрасывал руки вперёд спокойно и мерно: раз-два, раз-два… Даже брызги не взлетали. А течение относило его в сторону все дальше и дальше. И мы повскакивали со своих мест, пошли берегом. Нам хотелось быть ближе к нему в эти минуты. Как будто мы могли ему чем-нибудь помочь!..

Внутри у меня опустело, я весь был какой-то невесомый, напряжён, как натянутая струна. Брёл и не чувствовал под собою земли. А что как ахнет тот снаряд, взметнётся над рекой водяной столб?

Вдруг Женя перестал грести и… медленно ушёл под воду.

Галка сунула в рот пальцы, словно хотела их откусить. Мы замерли на месте…

А Женьки нет и нет… Показалось, целый час не было.

И вдруг его голова выскочила из воды, как поплавок. Женя фыркнул и весело прокричал:

— Ух, и холодильник на дне! Криницы, наверно, бьют!

Он поплыл к берегу наискось, без снаряда течение сносило его сильнее. Мы подпрыгивали, мы плясали на берегу: «Ура! Ура!» Я кувыркнулся через голову, посмотрел опять на Неман. А Галка вдруг как закричит:

— Ой, Женечка!..

Гаркавый беспорядочно взмахивал руками. Крикнул, закашлявшись:

— Спокойно, дети!.. — и исчез опять под водой.

— Судорога скрутила… — Галка застучала кулачком о кулак, закусила губу, не стыдясь слёз.

Не было Жени, может, столько, сколько в первый раз. А может, и больше. Мы уже хныкали и скулили…

Вдруг Женя вынырнул, мотнул головой, чтоб отбросить назад с глаз волосы… Провёл по лбу рукой и поплыл сажёнками — быстро, изо всех сил. Пока он боролся с течением, Галка сбегала за полотенцем. Прибежала назад тогда, когда Женя, сильно хромая, выбирался из воды.

Вышел и упал на песок лицом вниз.

Мы стояли вокруг него и смотрели, как ходуном ходит спина Женьки, как бьёт его страшный, судорожный кашель. Из икры в двух местах сочилась кровь.

Наконец Женя отдышался и медленно перевернулся, сел. Вытер ладонью кровь и начал колотить кулаком по икре, щипать её, массировать. Губы его были плотно сжаты, брови сдвинуты к переносице…

Растирал он ногу, а Галка вытирала ему спину, плечи и улыбалась сквозь слёзы. И только тогда забрал Женя полотенце, когда Галка намерилась вытереть ему лицо, нос.

— Хорошо, что булавка была… — сказал Женя и вздохнул, снял с пояса ремень. — Со снарядом справился, а тут… Загнуться от какой-то паршивой судороги! Сколько на том свете будешь, столько и краснеть придётся. А вообще-то дикая, адская боль…

— Ты не краснеешь, а синеешь. От холода дойдёшь! — ласково говорила Галка, и губы её дрожали.

— Ну-у-у?! На ста-а-а-арт… Марш!!

И мы помчались к одежде — кто быстрее. Сзади тявкал от радости и пытался схватить кого-нибудь за пятку Снежок.