Новость

Ну нет, думаю, это еще бабушка надвое сказала! Во всяком случае, с хрипотцой в голосе продолжает Домель, я даже не заметил, как в два счета потерял над собой контроль и, что называется, ринулся на абордаж.

И скромность ли тут вдруг в нем заговорила, или, может быть, стыд внезапно проснулся — судить не беремся, — но Домель неожиданно собрался поставить точку, он натужно затягивается сигарой и говорит: ну, остальное, думаю, тебе и так ясно.

Да нет, не соглашается Рия, не очень. Да и что тут может быть ясного?

Домель кладет сигару обратно в карман. Домель напрягает слух, он — само внимание. Черт, хоть бы самосвал мимо проехал, что ли! Или кошка б в углу заскреблась! И молчком сидеть вроде неловко, и разговор перевести не на что, хоть убейся.

Да это так, к слову пришлось, едва внятно бормочет наконец Домель, к слову просто. Рассказывать особенно нечего, сама ведь знаешь, как это делается. Сначала хочешь вроде, чтобы все честь по чести: сидром как бы невзначай угостишь, огоньку дашь прикурить, а сам сквозь дымок в глаза заглядываешь и околесицу какую-нибудь несешь, откуда что и берется, болтаешь как заведенный. Бывает же: встретился человек и как приворожил, как говорится, — родство душ и все такое, одним словом, природа, обыкновенное, естественное дело, так ведь? — ну и такое тогда мелешь, такое мелешь… Ну а видишь, что ничего из этого не получается, тогда, если можно, конечно, меняешь тактику. Пару-другую историй из жизни подкинешь, то-сё, ну а уж если и после этого лед не трогается, ставишь пикантную пластинку.

Но тут все мое красноречие — как в песок. Все впустую. Представляешь, женщина, которую ты собрался завоевать, сидит и бровью не ведет, хоть бы из вежливости улыбнулась, что ли, а то сидит как в параличе. Ну как это тебе нравится, а??!

Рия в первый раз за все время рассказа вроде как удивлена. Она встает, наливает Домелю кружку пива и даже забывает записать ее в счет.

А сейчас если на здравую, на трезвую голову разобраться, так пусть бы оно лучше тем и кончилось. Ан нет, заиграл там один на аккордеоне. Столы, конечно, сразу в угол сдвинули, и все пошли танцевать. Только мы вдвоем сидим как бельмо, понимаешь, на глазу. Раньше на нас никто не обращал внимания, а тут все мимо нас кружат и всякий норовит спросить: вы что, не хотите, или, может, не умеете, или как вас понимать? Сначала я еще терпел, потом, однако, не выдержал, сорвался: вытащил ее силком в круг и даже изобразил с ней что-то наподобие танца, то есть, проще говоря, потоптался с ней на одном месте — народу-то много, особенно не развернешься. Она же следила только за тем, чтобы мы не дай бог друг с другом не соприкоснулись. Правда, в глаза людям мы уже не бросались. И на том спасибо!

Про себя, однако, думаю: ну и везуч ты, бродяга, — поезд прошляпил и вдобавок сам себя к айсбергу цепями приковал! И вдруг прямо на глазах айсберг начал таять: она все крепче меня обнимает и в танце совсем активная стала, так что не успел тур закончиться, как в руках у меня вроде как вулкан оказался; никогда за всю свою жизнь не казался себе таким смешным, как в этот раз. Кружила она меня, честное слово, как куклу, перед нами все расступаться начали, к стенам жаться, потом даже в ладоши захлопали. Я было напрягся сначала, как лом проглотил, а потом думаю, шалишь, брат, — марку держать надо. Обхватил ее покрепче и понежней, а когда почувствовал, что женщина, как говорится, растаяла, о поезде уже не вспоминал, ну и проболтался я с ней после вечеринки бог знает сколько бог знает где, и занесло меня в конце концов к черту аж на рога! Во всяком случае, стемнело уже давным-расдавно, освещения на улице никакого, дом, помню, с палисадником, в комнате одна сорокаваттка, а кровать…

Хватит, обрывает его Рия. Остальное и в самом деле могу теперь сама представить.