Новость

Удивительно, думает Эльфи, он никогда меня не спрашивал, почему меня перевели к ним в семинар, что, собственно говоря, произошло, чем вызвана столь необычная мера. Никогда. Может, это была просто сдержанность? Или бережное отношение к ранимой душе? А может быть, это было нечто совсем иное? Боязнь встать на чью-нибудь сторону? Моя хата с краю, я ничего не знаю. О том, что не сказано вслух, не может быть разных мнений. Были люди, которые только и ждали того, чтобы Лессиг осведомился о прежних неурядицах Эльфи. И тогда бы ему сказали: видишь, с кем ты общаешься.

Впрочем, опасность была невелика. И мы не хотим представить Лессига таким уж плохим. Он действовал скорее по привычке, чем из каких-то эгоистических соображений.

А то, что привычки у него есть, видно хотя бы по тому, как он размешивает сахар. Он делает это методично, неторопливо, спокойно. В правую сторону, с заметным усилием, но не слишком энергично, чтобы не расплескать. На самом деле мысли Лессига сейчас далеко. Но он осторожно размешивает сахар — это получается само собой, это стало привычкой.

Но о чем это он, Лессиг? О последнем зачете, наверное, который кое-что значил, поскольку был последним перед экзаменом. И он видит себя сидящим в кафе — у него единица[5] по средневерхненемецкому, он ждет Эльфи и помешивает в стакане, спокойно и осторожно. И вот он видит, как она входит, непривычно быстро, непривычно женственная на тонких каблуках по тогдашней моде. Под пальто видна белая блузка. Одна прядь из высокого начеса выбилась на лоб, глаза блестят. Тройка, мой дорогой! У меня тройка, вот повезло! Какой это был ужас, перед экзаменом истерика, и вот тройка. Ура, слава богу! Долой чай, вина сюда и все прочее, сегодня мы празднуем.

Поздравляю, сказал Лессиг и методично помешал в своем стакане с чаем. Точно отрегулированный душ, не слишком холодный, скорее прохладный, потому что все-таки нельзя не поздравить, и тройка наконец получает его одобрение. Но не в той степени, как это следовало в случае с Эльфи, ведь она значила для той столько же, сколько единица, и поэтому так хотелось вина, даже коньяка. Потом эти быстро летящие часы, эти легкие, бессмысленные, бессвязные разговоры, мягкость и податливость, поцелуй под окном. И что еще? На этот раз Лессиг не поддержал игры, он уже знал свою Эльфи, она в конечном счете относилась ко всему страшно серьезно, хоть иногда и напускала на себя легкомысленный вид. Сейчас она повела себя так, будто ей все равно, что она получила тройку по предмету, по которому даже при везении и доброй воле экзаменаторов могла надеяться самое большее на четверку.

Поздравляю, сказал Лессиг и помешал свой чай. И все вновь стало на свои места, тройка остается тройкой, это все-таки не такая хорошая отметка, какой ее считают студенты. Средняя отметка в семинаре была чуть выше двойки, и это значило еще зубрить и зубрить перед экзаменом, вот о чем думал Лессиг, избегая легкомысленного незапрограммированного вечера со всеми его последствиями. Конечно, в какой-то мере он понимал ее радость. Эта тройка была больше чем отметкой, это была победа Эльфи над ее нелегким характером и отвращением к предмету. Все-таки победа, но не такая уж большая, и поэтому все надо поставить на свои места. Для ликования тут, во всяком случае, не было повода.

Попробуйте-ка что-нибудь сделать с Лессигом! Он всегда был мастак на формулировки. Даже секретарь Союза свободной немецкой молодежи часто просил подкинуть ему два-три аргумента перед выступлением на общем собрании. И это были хорошие аргументы ради хорошего дела. В том-то и состояла особенность Лессига: его формулировки были так хороши, что невольно приходило в голову, что он вполне может использовать их и не во имя хорошего дела. Правда, это уже другой разговор, мы к этому еще вернемся. Но вот Эльфи собирается что-то сказать.

Все на той же работе? — спрашивает она и все-таки пьет свой грог с ромом. Да, отвечает Лессиг. И хотя ответ краток, им все сказано. Девять лет профессионального опыта — это уже старый волк.

Но почему старый? Ведь Лессигу нет еще тридцати пяти. Женат? — спрашивает Эльфи. Нет, ты же знаешь…

Эльфи знает и не знает. Во всяком случае, сейчас она может то, чего не могла десять лет назад: она видит Лессига почти насквозь. Наверное, он никогда не женится. Ведь в таком случае ему придется пожертвовать частью самого себя, он должен будет освободить в своем сознании место для женщины — придется, наверное, волноваться, когда волнуется она, хотя бы улыбаться, когда она ликует. Лессиг должен суметь забыть себя. Этого никогда не будет, думает Эльфи. А врать и притворяться он не может, для этого он слишком себя любит. Может быть, она действительно его плохо знает. Как тогда понять это «ты же знаешь…»? Может, как намек на ту старую историю? Не должно ли это означать: я мог бы жениться на тебе?

Но только спокойно! Как может Эльфи такое подумать? Неужели она придает значение тогдашнему трезвому, деловому предложению, больше похожему на договор?