В приведенных выше записях В. Д. Олсуфьев фиксирует лишь свои петербургские встречи с Пушкиным. Однако почти наверняка их общение не ограничивалось прогулками и приятельскими обедами в столице: с осени 1818-го и до отъезда в южную ссылку Пушкин частый гость у царскосельских гусар. Обратимся к свидетельству биографа Пушкина и Дельвига В. П. Гаевского: «Первые годы по выпуске из Лицея <…> он <Дельвиг.
Репертуар имен, названных в приведенной выше «Молитве…», легко просматривается как в дневниковых записях современника и приятеля Пушкина В. Д. Олсуфьева, так и в посвященной Дельвигу статье биографа поэта Гаевского: Чаадаев, Каверин, Сабуров, Слатвинский, Юшков, Унгерн-Штернберг, Молоствов, Зубов, Чернышев-Кругликов, Барятинский, Рахмановы. Всех их Пушкин хорошо знал — и тех, кто служил в полку в период пребывания поэта в Лицее, и тех, кто пришел туда позже — после 1818 г., как братья Рахмановы, Пашковы, В. П. Завадовский, и т. д.[677]
Да и сам Я. И. Сабуров вступил в Гусарский полк только в 1818 г., так что весьма интенсивное общение с ним Пушкина — и в Петербурге, и в Царском Селе — относится к послелицейскому периоду — именно тогда-то и могла быть написана запомнившаяся Я. И. Сабурову «Молитва…»[678]Противоречит ли предположению об авторстве Пушкина в отношении «Молитвы» еще один аргумент Д. Ф. Кобеко — его ссылка на письмо командующего гвардейским корпусом генерала И. В. Васильчикова начальнику Главного штаба князю П. М. Волконскому (написано предположительно не ранее лета 1820 г., поскольку обнаружено среди писем 1820–1821 гг.), где сообщалось, в частности, о «маленькой истории», случившейся у гвардейских гусар («Граф Завадовский… позволил себе написать эпиграммы на своих товарищей в одной из книг гаупт-вахты»[679]
)? Полагаем, прежде всего, что ничего определенного на этот счет нельзя сказать до тех пор, пока не будет установлена точная дата письма[680]. Но даже если Д. Ф. Кобеко прав и приведенное им письмо было написано после второй половины 1820 г., то и в таком случае оно не свидетельствует безоговорочно в пользу позднейшего, одновременного с письмом Васильчикова, происхождения «Молитвы…». О чем пишет Васильчиков? Он сообщает о том, что ЗавадовскийНам нетрудно представить себе Пушкина в качестве автора «Молитвы…»[683]
: идея создания стихотворной галереи карикатурных портретов, как и в случае с «Ноэлем…», восходит к вряд ли забытой недавним лицеистом традиции «национальных песен», создававшихся для узкого круга и только в этом кругу и интересных[684]. (Дельвиг мыслит на досуге / Можно спать и в Кременчуге. / Не тужи, любезный Пущин, / Будешь в гвардию ты пущен. / Просвещеньем Маслов светит, / В титулярство Маслов метит, и т. д.[685]). Авторы такого рода шутливых импровизаций для достижения необходимого сатирического эффекта нередко проявляли завидную изобретательность, граничившую иногда с озорством: одна из известных лицейских песен («Блажен муж, иже сидит к кафедре ближе»), например, построена на пародировании псалма 1-го «Псалтыри»: «Блажен муж, который…» Пушкин дал свой вариант пародии (двустишие), который приводит в своих «Записках» Пущин: «Блажен муж, иже / Сидит к каше ближе»[686].«Молитва лейб-гусарских офицеров» — это ведь тоже пародирование текста «Псалтыри» — на этот раз 139-го псалма: «Избавь меня, Господи, от человека злого…»