Читаем Новые безделки: Сборник к 60-летию В. Э. Вацуро полностью

Можно было ожидать, что перевод «Евгения Онегина», сделанный Набоковым и вышедший в свет в мае 1965 г.[802], станет не только лучшим переложением романа на английский язык, но и лучшим представлением Пушкина англоязычному читателю. Однако этого не произошло. Набоков — уникально одаренный русский писатель, который стал и выдающимся американским романистом, — мог бы воссоздать русскую классику, даже самую сложную, на американской почве. Но его перевод, вышедший тридцать лет назад, теперь почти полностью забыт. Он упоминается разве только в научных статьях американских славистов, да и то в узкоспециальных работах[803].

Перевод Набокова вызвал неожиданно резкую рецензию Эдмунда Уилсона[804], который дружил с Набоковым, активно ему помогал, поддерживал его литературную карьеру и, в отличие от других крупных американских литературных критиков, хорошо знал русскую классическую литературу. В свою очередь, Набоков помогал Уилсону в его первых шагах в изучении Пушкина, которого они вместе переводили и издавали («Медный всадник», «Моцарт и Сальери»)[805]. Рецензия Уилсона оказалась не восторженной, не положительной и даже не дружеской; это было острое, ядовитое нападение не только на перевод, но частично на эстетико-литературные взгляды и привычки самого Набокова. В скандальной рецензии на перевод Уилсон энергично обрушился на многолетний труд своего друга и коллеги. Причины такого поворота в их взаимоотношениях до сих пор не совсем ясны. Не исключены чисто литературные причины, например, тот факт, что Уилсон не мог до конца принять Набокова как англоязычного писателя. В особенности он отрицательно отнесся к «Лолите», как раз к тому произведению, благодаря которому Набоков стал популярным американским романистом. Критик считал, что хорошую литературу нельзя творить из «непристойного материала» («nasty subjects»)[806]. Более того, Уилсон понимал и принимал Набокова как «нового» американца-эмигранта, считая, что он, лишившись России, еще не приобрел Америку. В своей рецензии он защищает английский язык и американского читателя от нападения «пришельца» Набокова.

Интересна предыстория рецензии Уилсона и ответа на нее, написанного Набоковым в таком же ядовитом и беспощадном стиле. В 1963 году появился перевод «Евгения Онегина», сделанный Вальтером Арндтом[807]. На это удачное переложение романа, выполненное с сохранением онегинской строфы, Набоков напал в жестокой и издевательской рецензии, которую он назвал «Удары в клавикорды» («Pounding the Clavichord»)[808]. (Название взято из самого перевода: Ленский накануне дуэли «садился за клавикорды / И брал на них одни аккорды» (6:19) — в переводе Арндта «The clavichord he would be pounding / With random chord set it resounding».) Набоков ополчился на Арндта, собирая примеры неточности и нелепости перевода, непонимания самого текста «Онегина» переводчиком. Эту попытку создать поэтическое переложение «Онегина» на английский для студентов и широкого круга читателей, незнакомых с русским языком, Набоков оценивает как полный провал, считая, во-первых, что перевод начисто лишен поэзии, и во-вторых, что в нем Пушкин исковеркан: например, встречаются произвольные замены разных названий, добавлено много ненужных, непушкинских слов, и что хуже всего — английский язык перевода кажется Набокову то пошлым, то смешным, то просто неправильным. Именно критика качества английского языка задела Уилсона и усилила ярость его рецензии, в которой он энергично защищает Арндта и сам нападает на английский язык Набокова. Например, в ответ на замеченные Набоковым германизмы в переводе Арндта Уилсон указывает на русизмы в переводе Набокова.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза