Новые безделки: Сборник к 60-летию В. Э. Вацуро

Gluck, immobile au milieu de la foule,
Comme un tyran dont le tr^one s’'ecroule,
P^alit de crainte `a chaque 'ebranlement:
Il esp'erait quelque soulevement;
Mais non; sans bruit tout son paiti s’'ecoule <…>

(Мармонтель 1820: 302)

(«Глюк, неподвижный среди толпы, / Как тиран, чей трон вот-вот рухнет, / Бледнеет от страха при каждом сотрясении <воздуха>: / Он надеялся на какой-либо протест; / Но нет, его сторонники расходятся без звука».)

Здесь-то совершенно внезапно Полигимния снисходит к поверженному противнику и предлагает ему мир:

Et d'eridant се front triste et jaloux,
Chez le Breton viens souper avec nous.

(Мармонтель 1820: 303)

(«И, разгладив морщины на своем печальном и ревнивом челе, / Поужинай с нами у Бретонца».) Поскольку ничего разъясняющего по поводу Бретонца не сказано, можно думать, что речь идет о содержателе ресторанного типа заведения, а может быть, и о самом названии последнего.

Уже приведенные строки отчетливо и подчеркнуто искаженно откликаются в «МиС». В обоих случаях приглашения на совместную трапезу следуют за потрясением от музыки соперника, но в одном случае это приглашение следует со стороны, ответственной за потрясение, а в другом — со стороны, являющейся его жертвой. И хотя ужин у Пушкина превращается в обед, все же слова «Chez le Breton viens souper avec nous» представляются не слишком далекими от пушкинских «Послушай: отобедаем мы вместе / В трактире Золотого Льва».

Совместный обед Моцарта и Сальери содержит ряд деталей, как бы кривозеркально отражающих совместный ужин Глюка и Пиччинни. В обоих случаях один из участников трапезы пребывает в мрачном настроении, несовместимом с яствами и питием. Вспомним реплику Сальери:

Ты, верно, Моцарт, чем-нибудь расстроен?
Обед хороший, славное вино,
А ты молчишь и хмуришься.

У Мармонтеля же смертельно мрачен завистник Глюк, однако вино явно идет ему на пользу:

А се souper l’Allemand politique
Crut devoir taire et cacher son d'epit.
Il serait mort comme Caton d’Utique,
Mais dans le vin sa douleur s’assoupit.
Par les plaisirs la table 'etait servie;
Le vin coulait; et bient^ot la gai'et'e
Donna l’essor `a la sinc'erit'e.

(«На этом ужине дипломатичный немец / Счел своим долгом молчать и скрывать досаду. / Он умер бы как Катон Утический, / Но вино развеяло его грусть. / Стол ломился от яств; вино лилось; и вскоре веселье / Разбудило искренность».)

Если в трактире Золотого Льва простодушие Моцарта, кажется, раздражает Сальери, то «у Бретонца» дело обстоит несколько иначе:

Et Piccini, par sa simplicit'e,
Semblait charmer les serpents de l’envie.

(«И Пиччинни своим простодушием, / Кажется, зачаровал змей зависти».) Эти строки представляются едва ли не ключевыми для определения текста Мармонтеля как одного из источников «МиС». Во-первых, сопоставление в окончаниях соседних строк слов «простодушие» и «зависть» дает нечто вроде схематического основания для одной из важнейших антитез пушкинской трагедии и вводит тему «простодушия гения», «которая развернута, в частности», в «Моцарте и Сальери» (Вацуро 1994: 110). Во-вторых, пушкинские строки:

Кто скажет, чтоб Сальери гордый был
Когда-нибудь завистником презренным,
Змеей, людьми растоптанною, вживе
Песок и пыль, грызущею бессильно? —

при всей их экспрессивности живо напоминают о достаточно тривиальных мармонтелевых «змеях зависти».

Тост за дружбу у Мармонтеля поднимает смирившийся завистник — Глюк, обращающийся к Пиччинни:

«Mon doux rival, lui dit-il, dans le verre
Noyons tous deux la discorde et la guerre <…>»

(«Мой кроткий соперник, говорит он ему, в стакане / Утопим раздор и войну <…>».)

Стоит вспомнить, что после того, как Сальери «бросает яд в стакан Моцарта», именно «кроткий соперник» произносит:

                                          За твое
Здоровье, друг, за искренний союз,
Связующий Моцарта и Сальери,
Двух сыновей гармонии.

У Пушкина, таким образом, в стакане оказывается утоплена не вражда, а дружба.