Читаем Новые безделки: Сборник к 60-летию В. Э. Вацуро полностью

Первый круг закончен, но не закрыт. Тема «Деревня» продолжается в первой половине следующей главы. Связью является подтема или мотив скуки (I, 2, а — II, 2, а). Когда мы оставили Онегина в последней строфе первой главы, ему уже было скучно в деревне: «Потом увидел ясно он, Что и в деревне скука та же» (I, 54). В начале второй главы ему все еще скучно в деревне: «Деревня, где скучал Евгений, Была прелестный уголок» (II, 1). Две главы связаны: повествование переходит из одной главы в другую; вторая половина темы «Деревня» начинается там, где первая половина кончается, при этом на новом уровне. Заметно, что переход и круто- и спиралеобразный: в то время, как две половины темы связаны круговоротом из одной главы в другую (I, 2 > II, 2), мотив скуки движет повествование через границу между главами «винтом» (см. диаграмму: а — а, б — б, в — в и т. д.). Совершив свой переход, повествование сейчас же продолжается, фабула начинается. В первой половине главы Онегин живет в деревне, знакомится с Ленским. Во второй половине автор-повествователь представляет и развивает тему «Романс». В конце главы «стилизованный Пушкин» опять обращает внимание на повествование и на то, что он пишет роман. Он — поэт; «летучие творенья поэта» будут сохранены в памяти «будущего невежды»:

Быть может (лестная надежда!),Укажет будущий невеждаНа мой прославленный портретИ молвит: то-то был поэт!……………………………О ты, чья память сохранитМои летучие творенья,Чья благосклонная рукаПотреплет лавры старика!(II, 40)

Вторая и третья главы связаны тем же образом. Мотив бессмертия поэта повторяется в первой строфе третьей главы, когда Онегин выражает свое мнение о поэтах: «Уж эти мне поэты!» (III, 1) Тема «Романса» продолжается — Ленский приглашает Онегина к Лариным, Онегин знакомится с Татьяной — вслед за встречей начинается тема «Встречи в аллее». Глава кончается опять с повествовательными показателями. На этот раз повествователь признается, что он не в состоянии кончить тему. Он жалеет Татьяну, влюбившуюся в Онегина, он должен продолжать свой роман «после как-нибудь» (III, 41). Следующая глава начинается мыслями Онегина о любви (III, 4, в — IV, 4, в): «Чем меньше женщину мы любим, Тем легче нравимся мы ей» (IV).

Интересно заметить, что тема «Романс» повторяется здесь как мотив, т. е. функционирует как повествовательный показатель, связывающий третью главу с четвертой. В этом и обнаруживается сложность повествовательной структуры романа: один и тот же прием может выполнять много фабульных и повествовательных задач. Видно, например, что, выполняя свою функцию показателя, связи и мотива, повторная или переигранная тема «Романс» служит одновременно как введение в настоящую тему первой половины главы: мысли Онегина ведут прямо к продолжению темы «Встреча в аллее». Весь роман основан на том же сложном плане повествования в форме кругово-спирального хода. Так, в то время как четвертая глава начинается мыслями Онегина о любви, она кончается повторением темы «Романс» как мотива, на этот раз с характеристикой влюбленного Ленского: «Он был любим… по крайней мере Так думал он, и был счастлив» (IV, 51). Именно в этом сложном спиральном ходе из главы в главу, от темы в мотив, обнаруживается то, что Набоков называет игрой эхо, а Лотман системой многоголосия.

Вторая половина четвертой главы посвящена теме «Зима», которая продолжается в первой половине пятой главы. И темы, и главы связаны мотивом времени года: «Стоял ноябрь уж у двора» (IV, 40) ~ «В тот год осенняя погода Стояла долго на дворе» (V, 1) > «Зимы ждала, ждала природа» (V, 1, продолжение темы «Зима»), Тема «Зима» уступает место во второй половине пятой главы теме «Именины», которая продолжается в первой половине шестой главы. На этот раз главы связаны контрастом. В конце пятой главы Онегин заигрывает с Ольгой, Ленский злится на своего друга: «Две пули — больше ничего — Вдруг разрешат судьбу его» (V, 45). В начале шестой главы гнев Ленского сопротивляется вечной скуке Онегина (VI, 1).

За темой «Именины» в первой половине шестой главы следует тема «Могила поэта». Она продолжается в первой половине седьмой главы и, в свою очередь, уступает место во второй половине главы теме «Кружение светских развлечений», которая продолжается в первой половине восьмой главы. И наконец, тема «Петербург» во второй половине восьмой (последней) главы повторяет ту же тему, с которой роман начался.

Две половины темы «Могила поэта» — печальное размышление «стилизованного Пушкина» о смерти и бессмертии поэта — связаны мотивом страха потери вдохновения. В конце шестой главы автор-поэт боится потерять творческие силы:

Перейти на страницу:

Все книги серии Научная библиотека

Классик без ретуши
Классик без ретуши

В книге впервые в таком объеме собраны критические отзывы о творчестве В.В. Набокова (1899–1977), объективно представляющие особенности эстетической рецепции творчества писателя на всем протяжении его жизненного пути: сначала в литературных кругах русского зарубежья, затем — в западном литературном мире.Именно этими отзывами (как положительными, так и ядовито-негативными) сопровождали первые публикации произведений Набокова его современники, критики и писатели. Среди них — такие яркие литературные фигуры, как Г. Адамович, Ю. Айхенвальд, П. Бицилли, В. Вейдле, М. Осоргин, Г. Струве, В. Ходасевич, П. Акройд, Дж. Апдайк, Э. Бёрджесс, С. Лем, Дж.К. Оутс, А. Роб-Грийе, Ж.-П. Сартр, Э. Уилсон и др.Уникальность собранного фактического материала (зачастую малодоступного даже для специалистов) превращает сборник статей и рецензий (а также эссе, пародий, фрагментов писем) в необходимейшее пособие для более глубокого постижения набоковского феномена, в своеобразную хрестоматию, представляющую историю мировой критики на протяжении полувека, показывающую литературные нравы, эстетические пристрастия и вкусы целой эпохи.

Владимир Владимирович Набоков , Николай Георгиевич Мельников , Олег Анатольевич Коростелёв

Критика
Феноменология текста: Игра и репрессия
Феноменология текста: Игра и репрессия

В книге делается попытка подвергнуть существенному переосмыслению растиражированные в литературоведении канонические представления о творчестве видных английских и американских писателей, таких, как О. Уайльд, В. Вулф, Т. С. Элиот, Т. Фишер, Э. Хемингуэй, Г. Миллер, Дж. Д. Сэлинджер, Дж. Чивер, Дж. Апдайк и др. Предложенное прочтение их текстов как уклоняющихся от однозначной интерпретации дает возможность читателю открыть незамеченные прежде исследовательской мыслью новые векторы литературной истории XX века. И здесь особое внимание уделяется проблемам борьбы с литературной формой как с видом репрессии, критической стратегии текста, воссоздания в тексте движения бестелесной энергии и взаимоотношения человека с окружающими его вещами.

Андрей Алексеевич Аствацатуров

Культурология / Образование и наука

Похожие книги

Время, вперед!
Время, вперед!

Слова Маяковского «Время, вперед!» лучше любых политических лозунгов характеризуют атмосферу, в которой возникала советская культурная политика. Настоящее издание стремится заявить особую предметную и методологическую перспективу изучения советской культурной истории. Советское общество рассматривается как пространство радикального проектирования и экспериментирования в области культурной политики, которая была отнюдь не однородна, часто разнонаправленна, а иногда – хаотична и противоречива. Это уникальный исторический пример государственной управленческой интервенции в область культуры.Авторы попытались оценить социальную жизнеспособность институтов, сформировавшихся в нашем обществе как благодаря, так и вопреки советской культурной политике, равно как и последствия слома и упадка некоторых из них.Книга адресована широкому кругу читателей – культурологам, социологам, политологам, историкам и всем интересующимся советской историей и советской культурой.

Валентин Петрович Катаев , Коллектив авторов

Культурология / Советская классическая проза