Новые дворяне

Андрей не запомнил ни одного вопроса, обсуждавшегося на пресс-конференции мэра города и его заместителей. Журналисты наперебой задавали вопросы, вспышки фотокамер ослепляли, а Андрей, стоя за спиной своего начальника, ничего этого не замечал. Внутренним взором он всё ещё видел отца, и его разочарованный взгляд…

После конференции Валерий отправил Андрея домой, сказав, чтоб тот как следует отдохнул и выспался за выходные. Как добрался до квартиры, молодой человек и сам бы не смог объяснить: будто его просто кто-то довёл.

***

Этой ночью Андрей не спал. Желая забыться, он достал бутылку, но та, как назло, выскользнула из рук и разбилась. От досады и охватившей душу ярости, молодой человек схватил другую бутылку, и в гневе кинул её о стену, потом третью… и от его запаса алкоголя ничего не осталось, только осколки, брызги на стенах да лужа, постепенно впитываемая ковром. Во сколько обойдётся уборка и химчистка дорогого хозяйского ковра, юноша в минуту гнева не думал. Выплеснув кипевшие внутри эмоции и не получив от этого никакого удовлетворения, Андрей глухо застонал, словно раненный зверь, и, вцепившись себе в волосы, сполз на пол, прислонившись спиною к дверце кухонной тумбы.

Горячие слёзы покаяния потекли по лицу. Он не помнил, когда вообще последний раз плакал, наверно, во втором классе, когда защищался от одноклассника, а его ещё и наказали за драку. Тогда слёзы выступили от обиды и несправедливости, но теперь они безостановочно текли, и Андрей был не властен их остановить.

Нахлынули тягостные воспоминания, которые он последние два года усиленно отгонял от себя. И началось всё с его поездки в академию. Дело в том, что отец был категорически против и… Андрей просто сбежал из дома, захватив свои документы, нетбук, фамильное кольцо и кинжал; и оставив коротенькую записку, чтобы родители не волновались и не искали его. Именно поэтому он был искренне рад, когда той зимой не было дороги до города, и все студенты остались на каникулы в академии; поэтому с таким энтузиазмом согласился на всё лето отправиться к Муравьёвым, и не уехал, даже когда граф Симеон не очень радушно принял его; поэтому вынужден был остаться в академии этой зимой; и поэтому так рьяно уцепился на практику… Он понимал, что сделал очень больно родителям… Даже его отношения с Ангелиной… Никола и Женя были абсолютно правы, говоря, что у них была не любовь. Девушка восхищала его своей красотой, исключительными манерами, с ней было интересно… но встречался он с нею, хотя и сам до этого дня не смел признаться себе в этом, чтобы иметь возможность остаться в её мире, не возвращаться к родителям, не видеть причинённого им горя… Петра Анатольевича он обманул: за всё время он ни разу не послал домой даже весточки… и этим летом не собирался их навещать: хотел заработать на практике денег, и снять на август какую-нибудь однёшку, чтобы перекантоваться до сентября…

И на друзьях зря сорвался. Да, он всей душой им завидовал: завидовал, что у них нет таких проблем, как у него; что в они могут быть счастливы; даже их вере, которая так явно помогала им жить! А ведь почившая няня Николы, просила не предавать (печальную новость они получили ещё в начале октября, и друг очень скорбел, что отец за ним не прислал, и он не смог быть на похоронах). А он предал. Предал их дружбу. Всё пошло кувырком, и он отыгрался на ни в чём не повинных друзьях. А те всё стерпели и даже ни разу не врезали, хотя он зачастую нарочно провоцировал их. Его выводило из себя такое смирение, бесила их выдержка! Чего он только за эти полгода не наговорил им — стыдно вспомнить. А они продолжали считать его другом…

Слёз уже не было, а он всё сидел в одной позе и винил себя за всё, что натворил. И чем дольше занимался самоедством и укорял себя, тем яснее видел своё падение, вспоминал и другие, совершённые в жизни, грехи.

Начало светать. Обессиленный, выжитый, словно лимон, он принял единственно верное для себя решение: принял душ, переоделся, и отправился в ближайшую церковь.

***

Первая в жизни исповедь далось нелегко. Он еле заставлял себя говорить, путался, постоянно сбивался. Слёзы опять текли в два ручья: и откуда только взялись? Но зато потом… Мысли упорядочились и прояснились, коленки дрожали, но он чувствовал такое облегчение, что хотелось прыгать и петь! В его мятущейся душе восстановились, казалось утерянные навсегда, мир и покой. А какой невыразимой радости исполнился он после Причастия! Тотчас стало понятно, что он обязан в первую очередь сделать. И, не давая возможности себе передумать, Андрей сразу после службы отправился на автовокзал.

***

Только в автобусе молодой Князев вспомнил, что со вчерашнего обеда ничего не ел. Возможности мгновенно купить еду во время движения, естественно, не было. Пришлось терпеть: в пути их ожидало несколько долгих остановок, минут по двадцать.