Новые герои. Массовые убийцы и самоубийцы

Термины «фашизм» и «нацизм» часто используются в качестве неоднозначных маркеров. Их смысл неопределенно относят к экстремальному угнетению, насилию и авторитаризму, но трудно определить именно то, что имеется в виду под этими провокационными обозначениями. Любой исторический обзор первой части XX век предоставляет свой собственный вердикт этим политическим идеологиям, но попытки извлечь общий смысл из мышления Бенито Муссолини, Адольфа Гитлера и их последователей часто заводят в лабиринт идентификации.

Что, в самом деле, такое фашизм? В статье «Вечный фашизм» Умберто Эко пишет:

Никак нельзя сказать, чтобы итальянский фашизм содержал в себе все элементы последующих тоталитаризмов, некую квинтэссенцию. Наоборот, он являл собой размытый тоталитаризм, некий коллаж из разносортных политических и философских идей, муравейник противоречий. Ну можно ли себе представить тоталитарный режим, в котором сосуществуют монархия и революция, Королевская гвардия и персональная милиция Муссолини, в котором Церковь занимает главенствующее положение, но школа секуляризована и построена на пропаганде насилия, где уживаются абсолютный контроль государства со свободным рынком?

В Италии фашистская партия родилась, превознося свой новый революционный порядок, но финансировалась самыми консервативными землевладельцами, которые надеялись на контрреволюцию. Итальянский фашизм в своем зародыше был республиканским, но затем 20 лет подряд прокламировал верность королевской фамилии, давая возможность дуче шагать по жизни под ручку с королем, которому предлагался даже титул императора. Когда же в 1943 году король уволил Муссолини с должности, партия через два месяца возродилась с помощью немцев под знаменем «социальной» республики, под уже знакомую музыку революции и с почти что якобинской аранжировкой[47].

Я бы сказал, что фашизм является трудным в определении по той простой причине, что его ядро — навязчивая идея идентификации. Помимо определения специфических национальных, религиозных или этнических идентичностей, есть сам процесс национальной идентичности, религиозной идентичности, который приводит к опасным историческим играм, часто выливающимся в войны и террор.

В самом деле, для того чтобы отрицать всякую возможность стать фашистом, должно в первую очередь сопротивляться любому давлению, чтобы определить себя. К сожалению, не всегда легко избежать идентификации, особенно когда социальное выживание находится под угрозой, когда все другие люди становятся, по существу, конкурентами на рынке труда или в занятии территории. Избежать идентификации непросто, когда социальная общность подвергается агрессии и люди не в состоянии организоваться вокруг своих интересов и политических прав, в частности когда социальная солидарность слаба или полностью уничтожена. В этих случаях люди, естественно, испытывают необходимость обретения точки идентификации в фантомах идеологической принадлежности — и основы идентичности не могут найти какое-либо иное основание, кроме агрессивности по отношению к другим группам.

Эта динамика идентификации и агрессии может быть лучше изучена, если мы признаем различия между историческими режимами итальянского фашизма и немецкого национал-социализма и свяжем их с тем, что происходило в текущем столетии. Эти различия становятся яснее при рассмотрении барочного католического культа фашизма (il fascio — связка, объединение тех, кто является частью одного и того же рopulus — одной нации) и готического расистского культа исключительного народа в нацизме, по существу, устроенного на основе отрицания природы других людей, в то время как фашизм основывается на агрессивном включении других людей, а также наказании и уничтожении тех, кто отказывается быть включенным.