Новые гладиаторы

– Пришел с армии, – рассказывает Тракторист, настоящее имя которого оказывается сложным и совершенно не подходящим к внешности – Аристарх. – Где бабки брать? Тут кент один подогнал тему. Дескать, хочешь в поединках участвовать за хорошие деньги? А я в армии в разведроте служил. Дай, думаю, попробую. Заплатили мне двести баксов аванса, оставил их матушке. Сказал, дурак, что по контракту служить пошел. Приехал на встречу, меня типа на медосмотр послали. Вкатили какой-то дряни в вену, очнулся уже здесь.

Степа Пряник работал рядовым быком в бандитской бригаде небольшого уездного города.

– Побили нас на стрелке, – говорит он. – Думал, кранты. Но подлечили и сунули сюда. Так бы уже месяц в земле гнил.

Судя по тону, Степан своим заключением в Колизей отчасти даже доволен. Все познается в сравнении.

Вася вообще оказался человеком трудной, но интересной судьбы, как любят писать в очерках журналисты. Ходил на траулере в Японском море, по пьяному делу на берегу порезал собутыльников. Сидел, потом бичевал, бомжевал. Сюда попал аж из-под Уссурийска.

– Хотели с корешем выставить богатую хату. Даже в дом не успели залезть – охрана повязала. Собак спустили. Кореша волкодав загрыз, а я своему псу нос откусил.

– Как откусил? – вяло удивляется Жгут.

Его лицо с одной стороны освещено красным отсветом камина, с другой же полностью скрыто ночной тенью. Получается этакий красный полумесяц с лицом Жгута.

– Он меня за руку, а я его зубами за нос. Отгрыз, – спокойно объясняет Вася. – Правда, и барбос мне хваталку почти перекусил. – Рыбак поднимает левую руку в качестве доказательства, но под одеждой и в темноте все равно ни черта не видно.

– А что за собака?

– Хрен его знает. Большая такая, лохматая. Может, кавказец. Он визжит, хочет назад отползти, но зубы в моей руке застряли. А я на носу у него повис, вцепился своими челюстями. Такой вот хоровод. Охранники ржут. Как нас разняли, не помню уже.

– Да ну, – сомневается Тракторист. – Кавказец тебя самого пополам перекусил бы, не то что руку. Видел я их там, в горах, здоровенные, как телята.

– А дальше-то что? – интересуется Жгут.

– Думал, прибьют или подождут, пока сам кончусь из-за руки. Но подлечили, сюда вот привезли. Здесь фуфел один все интересовался, правда ли я собаке нос откусил. Ржал долго. Ну, говорит, дадим тебе возможность свой подвиг повторить.

– Где чалился-то? – интересуется Жгут.

– В первую ходку под Ангарском. Много зон потом объехал.

Жгут с Васей начинают перетирать свои темы, ищут общих знакомых. Из этого можно сделать вывод, что Жгут и сам из сидельцев.

Про себя он ничего рассказывать не стал.

– Да чего говорить-то? Сдал меня сюда один кент. Сука. Мне бы только выбраться!..

В голосе Жгута столько ненависти, что коварный кент непременно должен сейчас проснуться на другом берегу зимней ночи от внезапного кошмара.

– Один дежурит у выхода в коридор, второй – у камина, – командует Леха. – Потом меняемся.

– А по сколько дежурим? Часов же нет, – спрашиваю его я.

– Действительно. – Морпех чешет затылок. – Ладно, я у выхода лягу, сам покараулю.

– Типа ты в подвале не выспался, – ехидничает Жгут.

Спать пока совсем не хочется. Слишком долго мы находились в своеобразном событийном анабиозе.

– Вы как хотите, а я посплю. Завтра день тяжелый. Будете ложиться – меня разбудите, – говорит Краб, залезает под пышное одеяло, вытащенное из номера, и почти мгновенно засыпает.

Солдат спит, служба идет. Разговор наш течет уже совсем вяло. Коньяк делает свое дело. Я как-то незаметно для себя отрубаюсь.

Просыпаюсь от того, что кто-то крепко берет меня за плечо. Надо мной стоит Краб и показывает, помахивая ладонью снизу вверх, поднимайся, мол. Чего? Да, мое время дежурить.

В зале, несмотря на окна, заткнутые одеялами, и огонек в камине, жутко холодно. Краб подбрасывает в очаг пару досок от какой-то тумбочки и отключается.

Снаружи по-прежнему глухая ночь. Зимой светает поздно, точно определить время по этому признаку не получается. С равной долей вероятности может быть и пять часов утра, и шесть, и семь.

Закутавшись в одеяло как индейская скво, я сажусь на пол у выхода в коридор. Красный отсвет камина падает на кусок стены с какой-то картиной на ней. Я различаю корму старинного парусника. Он уплывает во тьму коридора, а там пока полная терра инкогнита.

Я сижу лицом в том направлении, откуда мы пришли. Напасть на меня с равной вероятностью кто-нибудь может с любой стороны, но мне лень шевелиться. Ковровая дорожка отлично гасит звук шагов по коридору, поэтому мне приходится постоянно напряженно прислушиваться. Стоит мертвая тишина.

И вдруг мне на ухо кто-то еле слышно говорит:

– Малейшее движение, звук – сразу стреляю. Понял – кивни.

Никакой разумной альтернативы этот голос мне не оставляет. Я киваю, ощущая себя ежиком в тумане, с которым говорит неизвестно кто. На мой затылок через одеяло давит что-то тяжелое. Пятно контакта размером примерно с дульную поверхность пистолетного ствола.

– Ползи на заднице за угол! – интимным шепотом командует тот же голос.

– А вот хрен тебе! – кричу я. – Братва, шухер!