Новые и новейшие письма счастья (сборник)

Политик Юргенс здравый и здоровый. Недаром же в манере пацанов, с дозволенною наглостью дворовой, ему хамил Виталий Иванов. А Юргенс – человек из настоящих, и я, чем ближе делался финал, ему напоминал про этот ящик, а он при встречах мне напоминал. ВВ рулил, как кардинал заправский, М. выглядел несчастнейшим из Дим… Я говорил: согласен на молдавский. Он отвечал: посмотрим, поглядим… Чего глядеть?! Писал же Христо Ботев, что разума не слушается власть! Он возражал: но Запад очень против. Я возражал: на Запад им покласть. Сравнили, понимаешь, кость и хрящик. Надежды – утешение юнцов. И вот в одну субботу в этот ящик сыграли все мечты, в конце концов. Туда же – нанобоги, микроблоги, айпод, модернизация элит, развал Москвы… Признаемся в итоге, что ящик вышел очень невелик. Хоть пару бы иллюзий завалящих, а то сплошные фетиши висят… Боюсь, что это будет наноящик с бутылочками грамм по пятьдесят, и я пойму стратегию ИНСОРа. Обидно, если ставки возлетят. Понятно же: масштаб предмета спора не может не влиять на результат. Была б уместней баночка повидла, изюма горсть, соленые грибки… И кстати – все настолько было видно, что этот спор похож на поддавки. И Юргенс, с первых дней почуяв это, – чтоб не почуять, надо жить не здесь, – решил утешить пылкого поэта и подсластить подкравшийся п…ц, затем и предложил настолько жестко азартный спор в давнишнем интервью, – но подсластить не вышло, вот загвоздка. Я вам забыл сказать, что я не пью. Но спор еще не кончен, братцы, – хрен там! Мы спорили, планируя маршрут, о том, что Путин будет президентом. А вдруг его еще не изберут?! Вдруг он решился, к собственному горю, – а рубль меж тем сорвался, изувер, и пала нефть, и я тогда проспорю, а победит Явлинский, например?! Тогда – игроцкой честности образчик, медийных провокаций режиссер – я им куплю такой ответный ящик, в который бы вместился весь ИНСОР, махину деревянную такую, чтоб сколотить из дюжины щитов… Мне кажется, я мало чем рискую. Но если так и будет – я готов!

Разногласное

Представители местных элит, чьи надежды опять оскудели, утверждают, что надо валить. Я боюсь, это слово недели. Сам Кулистиков, морща чело, президента спросил нелюдимо: если все у вас тут решено, на фига мы тут делаем, Дима? Знатоки полускрытых вещей, прозревальцы великого в малом, что с каких-то неведомых щей филиала зовут либералом, – как-то враз перестали хвалить этот символ грядущих идиллий и согласны, что надо валить, и храбрейшие вслух подтвердили. Предлагается все обнулить. Даже дети, что прежде робели, вместо «Мама!» взывают «Валить!», уссываясь в родной колыбели. Чуть заглянешь в какой-нибудь чат, где ведут разговор о руслите, – эмигранты «Валите!» кричат, патриоты им вторят: «Валите!» Даже те, что привыкли рулить и считаются мыслящим классом, – втихомолку внушают: «Валить», обращаясь, естественно, к массам. Я считаю, что лучше налить, закусить и продолжить сугубо, – но за всем этим воплем «Валить!» кто расслышит совет жизнелюба?

Впрочем, те, что хотят отбелить нанопару властителей грозных, тоже стонут, что надо валить. Все валите! Очистится воздух! Неопрятен, криклив, бородат, неумен, некрасив и неловок, сортировщик латинских цитат, сочинитель капустных колонок; государственник-поцмодернист, завсегдатай сектантских молелен, что внутри и снаружи дерьмист и притом тошнотворно елеен; воспитатель кремлевских волчат, испускатель зловонного пота, – все «Валите!» синхронно кричат, полагая, что купится кто-то. Только я продолжаю шалить, не страшась белоглазого взгляда, повторяя: «Не надо валить».

– Почему же, – ты спросишь, – не надо?

Почему, если воздуха нет, если ширится праздник гиений, если участь двенадцати лет решена без малейших сомнений, если худшие стали стеной, под симфонию криков вороньих, и притом их противник иной поужасней, чем даже сторонник; если, чувствуя время свое, в этой ячнево-

кирзовой каше заведется с годами зверье пострашнее, чем наци и наши, и начнет в поперечных палить, и топтать несогласных часами, – объясни, почему не валить?

Потому что повалятся сами.

Драйвовое

На «Красном Октябре», поймав момент, блеснул Медведев. Там теперь Октябрик: есть правда в том, что бывший президент явился на одной из бывших фабрик. Сам повод мне казался пошловат: все сдал, что можно, – так чего бы ради? Там делали когда-то шоколад – теперь собрались те, что в шоколаде (кто отбирал героев – не пойму, но это явно был коварный демон), и стали хором объяснять ему, как правильно он делал все, что делал, как твердо гнул он линию свою, сдаваясь в главном, побеждая в малом… А в это время Путин интервью давал в Барвихе трем телеканалам: зачем – не знаю. Видимо, затем, чтоб местной узаконенной малине по-прежнему мерещился тандем, хотя тандема не было в помине.