Новые и новейшие письма счастья (сборник)

Начнем с того, что злобные соседи разносят слух (Европа ли, Орда), – как будто здесь на улицах медведи. На улицах – отнюдь, а в Думе – да. Не верь, однако, их ужасной славе, о коей все кричат наперебой: у вас слоны сражаются с ослами, у нас медведь един с самим собой, и по всему Тверскому околотку бежит в испуге мелкое зверье… Вот штамп другой: у нас тут любят водку. Не любят, нет. Но как тут без нее? Не усмотри, пожалуйста, лукавства или насмешки в пьяном кураже – мы пьем ее, как горькое лекарство, а то с ума бы спрыгнули уже. От многих советологов ученых доносится и вовсе ерунда – что будто бы у нас не любят черных. Своих не любят, нет, а ваших – да. В любом своем прорыве и провале, в бесчисленных страстях родной земли за то, что ваших негров линчевали, мы снова уважать себя могли. Ты будешь ощущать себя как дома, все будут сострадать тебе притом – у нас тут все жалели дядю Тома, живя стократ страшней, чем дядя Том.

Наверное, среди переполоха российских либералов меньшинство успеет крикнуть: «Здесь ужасно плохо». Так ты не верь. Все, в общем, ничего. Конечно, этот кризис бьет по нервам, и кое-кто попал под колесо, но, знаешь, по сравнению с сорок первым (а с ним у нас тут сравнивают все) любая ситуация бледнеет. Наш социум устроен по уму: элита никогда не обеднеет, а прочие привыкли ко всему. Стабфонда, может, хватит на полгода, воды у нас опять же по края… Ты, может, спросишь: где у нас свобода? Свобода есть, у каждого своя. У нас – свобода лаяться свободно о власти, о кинжале и плаще; у них – свобода делать что угодно: и с тем, кто рот открыл, и вообще. Такой свободы даже слишком много, тут ею все буквально залито́, – а то, что телек врет, так ради бога. Его давно не слушает никто. С тревогой подхожу к другой проблеме, воистину проблеме всех проблем. Тут говорили, что у нас в тандеме старшой – злодей, а младший – не совсем. Оставь свои наивные идеи, задумайся о чем-нибудь ином. Они в тандеме оба не злодеи, и сам тандем, признаться, не бином. Наверное, иной застынет немо, но ты поймешь. Усвой себе одно: у нас тут все по принципу тандема, поскольку у всего двойное дно. Страна глупа, но в ней ума палата; не ценит слов – но ценит сильный жест; страна бедна – однако так богата, что никогда никто ее не съест; страна слаба – и все ж непобедима; страна плоха – и все же хороша; и наш тандем, не будь я Быков Дима, – орел и решка одного гроша. На аверсе у нас орел двуглавый, на реверсе – практический расчет, но ты не обольщайся громкой славой, что между них конфликт проистечет.

Ты давеча заметил о премьере – мол, в прошлом он стоит одной ногой, но борется с собой по крайней мере и в будущее топает другой. Премьер не стал глотать твою подначку и солоно заметил, как всегда, что мы стоять не можем враскорячку – одной ногой туда, другой сюда… Не стану подражать ехидным рожам, что прекословят лидерам своим, – но на ухо шепну, что очень можем, и если честно – вечно так стоим. В ней наш ответ на вызовы, угрозы, на вражеские шашни и клешни… Устойчивее шаткой этой позы мы ничего покуда не нашли. Раскусишь эту главную задачку – и все предстанет ясным, как пятак. Ты не сумел бы править враскорячку – а здесь, в России, можно только так.

Услышав краткий мой путеводитель, который я вручить не премину, – ты скажешь нам: ребята, не хотите ль покинуть эту странную страну? Ведь это не Отечество, а бездна, болотный газ, беспримесная жесть… А я скажу, что нам она любезна, причем такая именно, как есть. Какая ни угрюмая, а мама. Так любят невезучую семью. И Родину свою, мой друг Обама, мы б не сменяли даже на твою. Мы любим наши розвальни, разливы, расхристанность, расплывчатость в судьбе, и сверх того мы очень терпеливы. Но если скажет кто-нибудь тебе, что будет вечным это время срама, разврата и бессмысленных потерь, – то ты не верь, пожалуйста, Обама. И я не верю, брат, и ты не верь.

Амораризм