Новые и новейшие письма счастья (сборник)

Вхожу ли я в метро или автобус, читаю сыну, ем ли суп грибной – я все острее чувствую особость всего происходящего со мной. Не то чтоб я смотрел с тупою злобой на прочих граждан в средней полосе, но все они просты, а я особый. Какой-то не такой, какие все. Да, я готов обняться с целым светом, мы некоторым образом родня, но пусть законы физики при этом распространяются не на меня. Хочу не знать ушиба, растяженья, старения, стояния в строю, хочу свою таблицу умноженья, а также гравитацию свою… Чужие нормы мне – тюремной робой. Сосед по коридору, этажу, по офису – запомни: я особый. На том стою и изредка лежу.

Я не приемлю общего закона, тяжелого, как ход товарняка. Любой стремится вниз, упав с балкона, а я наверх взлечу наверняка. Быть белою вороной, альбиносом, чуть что не так – хвататься за топор; объевшись фруктов, не страдать поносом, а получать мучительный запор; любить не то – картины, книги, баб ли, – что любят все. Бежать привычных троп. Так умудряться наступать на грабли, чтоб ударяли в попу, а не в лоб. Расположить бассейн в автомобиле, брильянтами оклеить телефон, и чтоб в приличном обществе любили за то, за что других попросят вон. Чтоб остальных, как надоевших кукол, швырнули вон с высокого крыльца, но чтобы я, допустим, громко пукал, а все кричали: «Браво! Молодца!»

Мне многое не нравится в Адаме. Мне скучно продолжать Адамов род. Не приближаюсь к зрелости с годами, а более того – наоборот! Мне будничность противней манной каши, мне ваши нормы – сорная трава, мне ни к чему обязанности ваши и неприятны куцые права, не буду ногти стричь и мыть посуду, не буду вежлив с тухлым старичьем!

Я всеми признан, изгнан отовсюду, от жажды умираю над ручьем! Мне скучен ваш регламент безобразный, ваш буржуазный сытенький покой. Я разный, я натруженный, я праздный, но не такой, ребята, не такой! Иному обязательно для счастья шуметь на общей ветке, как листу, – а я хочу настолько отличаться, чтоб люди обходили за версту. Чтоб я, допустим, пил чаек со сдобой, сверкая взором, как жилец вершин, – а за стеной шуршали: «Он особый!» И чтобы общий спрятали аршин. Я – новый сорт, таинственная ересь, я мощь превыше ваших киловатт. В меня, ребята, можно только верить, а кто не верит – я не виноват. Я ваше оправданье, ваша совесть, я пастырю подобен и врачу – хоть сам не знаю, в чем моя особость, и париться особо не хочу.

Мы все пожремся общею утробой, как пожирают пищу на пиру, – но, может быть, раз я такой особый, что я еще, глядишь, и не умру. Раз так я исключителен и странен, раз я такой загадочный мужик – помрут грузин, испанец, молдаванин, американец, чукча и таджик, и друг степей калмык, и ныне дикий тунгус, метеорита лучший друг, – а я, с моей особостью безликой, останусь вечен, граждане. А вдруг?! Останусь тут. Переживу планету. Во мраке ледяном создам уют. Ведь там, где жизни нет, и смерти нету!

Да здравствует особость!

Все встают.