Новые идеи в философии. Сборник номер 2

3. Изучая эту историю, мы видим, наоборот, как противоположные, выдвинутые учеными, теории, как их взаимные столкновения разрешаются всегда с помощью некоторой единой новой теории, с помощью какого-нибудь нового открытия. Разногласие представляет собой лишь вопросительный знак, лишь постановку проблемы. Задача и сущность научного открытия – устранить это разногласие. В этом именно смысле один астроном и мог сказать, что научный par excellence метод, метод, благодаря которому двигается вперед наука, это метод остатков. Какое-нибудь явление остается необъясненным в некоторой научной теории. Оно – неразрешимый остаток. На нем тотчас же начинают воздвигаться противоположные теории, загораются споры между учеными. Но в один прекрасный день все разъясняется: найдена окончательная теория, покоряющая себе все умы. И тогда замечают, что противоречия между теориями были лишь внешними и поверхностными. Они проистекали не из того, что мы знаем, а из того, что мы не знаем. Те результаты, с которыми, как казалось, не могло согласоваться остаточное явление, остаются правильными, ибо они были результатом опыта; точно также и самое остаточное явление, как результат опыта, не может быть иным, чем оно есть. Но новый опыт дозволяет найти средство примирить все эти результаты, которые оказываются таким образом, не противоречащими, а дополняющими друг друга. Физические теории таким образом не были разрушены; они были освобождены от ошибочных, скороспелых заключений, они были дополнены, они прогрессировали. Остаточные явления гипотезы Коперника с ее допущением кругового движения планет привели под конец к гипотезе эллиптического движения Кеплера. Изучая случаи самых крайних на вид «сецессионистских» движений в науке, мы находим эволюцию, а не революцию. Дюгем, которого, может быть, можно было из всех физиков заподозрить в особенной склонности к допущению разрывов и скачков в научной традиции, самым недвусмысленным образом утверждает наличность эволюции.

4. Причина того, что разногласия и единство совместимы друг с другом, что первые – несмотря на парадоксальность этого утверждения – содействуют, в конечном счете, второму, заключается в том, что физика стоит еще у начала своего пути. Несмотря на многочисленные и великие открытия последних трех веков, мы вправе выражаться таким образом, если попытаемся сравнить область известного нам с областью неизвестного в физико-химических науках. Эта область совсем несравнима с областью математики или, лучше, она сравнима с областью математики той эпохи, когда первые греческие геометры пытались рационализировать эмпирические – и часто противоречивые – правила об измерении и сравнении некоторых величин, бывшие уже известными народам Востока и самим грекам: рационализировать т. е. объяснить их, связавши их с их условием, отыскав их raison d'être, показав необходимую связь сцепления между известными, более общими принципами и известными частными следствиями. Так греки объединили и сделали более точными различные, весьма точные приемы, которыми пользовались для измерения площадей и объемов, для вычисления дробей, для деления или извлечения корней.

История математики – этого типа действительно единой в своих законченных частях науки – показывает однако нам еще часто различные пути или, говоря просто, различные теории, с помощью которых приходят к тожественным результатам.

Но математика находится в особенно привилегированном положении, ибо ее предмет отличается особенной простотой. Поэтому-то ввиду огромных, сделанных ею, успехов, ввиду значительного – сравнительно с другими науками – времени, с которого она установила в целом свои методы, в ней мало места для серьезных теоретических разногласий.