4. Не все, однако, входящее в психический состав сознания отличается чертою «активности» и интенциональности, само по себе, хотя, с другой стороны, и нет такого сознательного состояния, в котором бы эта черта отсутствовала. Так, интенции на предмет, а потому и всякой «осмысленности», всякого «мнения», лишено ощущение. В нем «ощущаемое есть не что иное, как само ощущение»256
. «Ощущением мы называем тот факт, что в комплексе переживания налично некоторое чувственное содержание или же вообще некоторый не-акт»257. Но такой не-акт никогда не является в сознательном переживании одиноким элементом, никогда не переживается, как таковой. Он обнаруживается всегда в самой тесной связи с объективирующим его актов восприятия, благодаря которому и сам превращается в акт; так что ощущению, как переживанию, все же всегда соответствует нечто ощущаемое, как «мнимое». Ощущение цвета при восприятии и ощущаемый цвет воспринимаего предмета – феноменологически совершенно различные моменты258. – То же самое следует сказать и о так называемых «чувствительных ощущениях» (чувство удовольствия, боли и пр.). Они тоже лишены интенционального характера, чисто субъективны, но никогда не существуют в сознании изолированно, получая всегда объективное истолкование от вырастающих на них, как на своего рода психическом материале, актов259.Зато чувства, волевые движения и пр. должны быть признаны настоящими актами, означающими собою совершенно особые формы интенции, совершенно особыми «способами сознания». Правда, они всегда обнаруживаются в тесной связи с более простыми актами-интенциями интеллектуального характера, имея их как бы своим фундаментом. Но этим нисколько не отменяется их собственная интенциональная своеобразность: к интенциям своего интеллектуального основания они присоединяют еще новые интенции260
.В полном соответствии с изложенными только что теориями абстракции и сознания строить Гуссерль свое учение о познании. При этом, разумеется, центральной проблемой для него является все та же проблема отношений между мышлением и созерцанием, между чувственными и сверхчувственными элементами познания, которая и до него всеми гносеологами полагалась во главу угла. Так что новаторство здесь у Гуссерля сказывается не в перемещении акцентуации с одной проблемы на другую, а в совершенно своеобразном освещении проблемы, всеми одинаково признаваемой за фундаментальную. Рамки данного очерка не позволяют хотя бы даже приблизительно исчерпать обилие устанавливаемых Гуссерлем при этом разграничений, моментов и связей. Осуществляемый Гуссерлем феноменологический анализ познания открывает целый новый мир ранее неведанных элементов и отношений и сулит прежней относительно-ограниченной гносеологической сфере необъятные размеры и неисчислимые открытия261
. К сожалению, в дальнейшем придется ограничиться изложением только самых общих положений, а вместе с тем и только самых общих различений, вводимых новой «теорией» познания.