Новые идеи в философии. Сборник номер 3

Однако же, несмотря на всю принципиальную важность этих достижений, философская работа Гуссерля далеко не свободна от недостатков, обладающих не менее принципиальным значением. – И, прежде всего, обоснование чистой логики совершенно не удовлетворяет требование полного антипсихологизма, ибо феноменологическое исследование, как его характеризует Гуссерль, есть в конечном счете, все же, особенное психологическое исследование: его подлинным предметом является непосредственное переживание, т. е. психическое в его первичной данности. Сообразно этому, все старания Гуссерля освободить феноменологию от современной, «натурализованной» психологии (психофизики) и отграничить от возможной в будущем на ее базе «генетической» психологии сводятся к тому, чтобы установить, наконец, независимую от наук о внешнем мире, первичную (originäre) науку о психическом297. Для этого именно и введены им понятия «чистого сознания», «сущностного созерцания» и пр. Они совсем не так чужды старому понятию «внутреннего восприятия», как это кажется Гуссерлю. Наоборот, они-то и выявляют его непосредственный, от натурализма освобожденный смысл: смысл такого познания, в котором познание и познаваемое слагаются в едином переживании. Феноменология Гуссерля хочет быть не чем иным, как «чистой» психологией сознания. Но, ведь, и чистая психология есть тоже психология, – на каковое утверждение Гуссерль дает сам право своим аналогичным утверждением: «трансцендентальная психология есть тоже психология»298. Ведь, и чистая психология посвящает свои силы своеобразному, от физических феноменов существенно отличному, но благодаря этому своей несомненной реальной наличности нисколько не теряющему феномену чисто-психологического переживания. Но в таком случае предварение чистой логики феноменологией не означает ли собою предварения чисто-логического чисто-психическим? И не есть ли это возвращение к психологизму? Тому, что это действительно так, приходится, к сожалению, поверить, слыша из уст Гуссерля следующую фразу: «выступивший со времени Локка на авансцену психологизм был, собственно говоря, лишь затемненной формой, из которой должна была выработаться единственно правильная философская тенденция, направленная на феноменологическое обоснование философии»299. При таком обосновании и философии «можно будет, полагает Гуссерль, снова согласиться с тем, «что психология находится к философии в близком, даже в ближайшем отношении»300. Sic transit gloria mundi!

Далее, обоснование чистой логики на феноменологии совершенно не удовлетворяет требованию ее непредвзятости и беспредпосылочности. II это так прежде всего потому, что, как сказано, такое обоснование знаменует собою насаждение своеобразного психологизма. Но есть и еще две важных причины, содействующих этому. Во-первых, феноменология отнюдь не является чистым описанием, как того хочется Гуссерлю. Чистое описание вообще, nonsens, ибо всякий акт познания, по словам самого Гуссерля, имеет определенную тенденцию (интенцию) и заключает в себе, стало быть, категориальные формы. Так что чисто описательный акт, если бы даже такой вообще был возможен, своим чисто описательным характером реализовал бы, собственно говоря, уже некоторую предвзятость тенденции и тем обнаруживал свою неописательную в действительности природу. Чистое описание может быть рассматриваемо лишь как один из видов теории, или как несовершенное состояние теории. Феноменология Гуссерля стоит под целым рядом определенных категорий психического бытия, оперирует определенным методом образования понятий и представляет собою примерную теоретическую науку. Кроме того, она предполагает еще наличность психического бытия как такового. Обосновывать логику на такой дисциплине, значит предпосылать ей весьма сложный аппарат теоретических положений. – Во-вторых, феноменологическое исследование Гуссерля имеет еще одну предпосылку чисто-внешнего характера: оно, таким образом, заранее направлено, чтобы послужить выявление чисто-логических значимостей, чтобы «уяснить идею познания со стороны его конституивных элементов или законов»301. Между тем это – та самая предвзятость, за которую Гуссерль вполне справедливо обвинил эмпириокритицизм в ΰστερον πρότερον. Он только позабыл об одном, – о том, что и к самому себе нужно предъявлять те же самые требования!