— Мы пока ничего не знаем об уровне их развития,— сказал Натаниел.— Они могли превышать нас настолько же, насколько мы превышаем неандертальцев. Пойдём, поищем эту технику.
Направив лучи фонарей в темноту, они медленно двинулись в глубь огромного зала.
Они сделали три десятка шагов — и вдали проступили какие-то смутные белые пятна. Берт взглянул на Натаниела, переложил фонарь из руки в руку, но промолчал, а Натаниел, сам не зная почему, ускорил шаги. По сторонам он больше не глядел, он глядел только вперёд, на эти белые пятна, словно слышал пение неведомых марсианских дев-сирен, словно притягивал его невидимый магнит…
И вновь — шелест и шёпот, вновь из ниоткуда рождались слова, и проникали в мозг, и шуршали, шуршали, шуршали…
«Саркофаг был на древнем марсианском кладбище, которое они обнаружили. И Спендера положили в серебряную гробницу, скрестив ему руки на груди, и туда же положили свечи и вина, изготовленные десять тысяч лет назад…»
Да, это были саркофаги, восемь или девять серебряных саркофагов, полукругом выстроившихся на каменном полу. Их плоскости были исчерчены множеством тонких чёрных линий, создающих причудливые геометрические узоры. Орнамент этот был совершенно непривычен человеческому глазу, он рождал какие-то смутные странные чувства, которые вдруг всколыхнулись в глубинах подсознания, в прапамяти, и начали медленно всплывать к поверхности…
Натаниел и Берт молча обменялись взглядами и, не сговариваясь, одновременно поставили фонари на пол у ближайшего саркофага. И так же молча сдвинули и бережно опустили на пол серебряную крышку.
Гробница была пуста.
— Ну конечно,— негромко сказал Натаниел таким тоном, словно догадался о чём-то очень важном.
— Конечно…— тихим эхом откликнулся Берт. Шелестело, шелестело вокруг, будто шептало что-то само древнее время, сотни веков запертое внутри каменного исполина с ликом Марсианского Бога — и наконец-то разбуженное и освобождённое пришельцами с соседнего острова.
Теперь и Натаниел, и Берт твёрдо знали, что им нужно делать дальше.
Им казалось, что это знание, непроявленное, всегда было с ними.
Они сняли крышку с соседнего саркофага и тоже положили её на каменный пол. Казалось, чёрные узоры пришли в движение и всё множились и множились, подчиняясь единому ритму, и в этот ритм каким-то невероятным образом вплелись шелест и шёпот, неосязаемым мелким дождём проливающиеся из-под тёмного свода.
Они молча легли — каждый в свой саркофаг, скрестили руки на груди и закрыли глаза. Лучи фонарей бесполезно буравили темноту. За воротами тихое утро плавно перетекало в неяркий холодный марсианский день, и пробовал встать на крыло едва оперившийся ветерок, прилетевший со стороны древнего высохшего моря. Посреди равнины стоял одинокий посадочный модуль, а по ту сторону марсианского неба цвета сёмги кружил над планетой одинокий корабль. Командир Первой марсианской докладывал Земле о том, что здесь всё в порядке.
Натаниел и Берт неподвижно лежали в серебряных саркофагах, и лица их были подобны маскам. Когда солнце начало снижаться, приближаясь к горизонту, они одновременно открыли глаза. Они открыли глаза и выбрались из серебряных саркофагов. В зале стояла тишина, а за воротами шелестел ветер, вздымая бурую пыль.
Не проронив ни единого слова, даже не взглянув на продолжавшие гореть фонари, они направились к воротам, на ходу расстёгивая застёжки и «молнии» своих ярко-красных комбинезонов. А в глубине зала застыли серебряные саркофаги, и две серебряные крышки с чёрными узорами лежали на древнем каменном полу.
Выпущенное на свободу древнее время, перемешиваясь с настоящим, порождало удивительный, невиданный и неслыханный коктейль…
Они стояли на источённой временем ступени, совершенно обнажённые. Их тела обдувал морозный ветер, но им не было холодно. Они видели перед собой синюю-синюю равнину, распростёршуюся под изумрудным небом, в котором переливалось разноцветье тысяч небесных светил. У лестницы пристроилась какая-то нелепая повозка, а гораздо дальше, на фоне величественного иссиня-чёрного Купола — хранилища знаний, виднелась ещё одна несуразная конструкция, своими несовершенными формами нарушая красоту окружающего пейзажа. И совершенно непонятно было, зачем идти к этому летающему абсурду, которому вовсе не место здесь, на синей равнине, где когда-то вели свои неторопливые беседы девять Великих Мудрецов, чьи нетленные тела покоились внутри Пирамиды…
И они не стали возвращаться к летающей нелепице. Спустившись по ступеням, они наконец обменялись понимающими взглядами и неторопливо пошли в сторону древнего берега. Они знали, что рано или поздно сюда придут с небес другие — и тоже останутся здесь.
Солнце и ветер ласкали их, мягкая пыль синим ковром стелилась им под ноги, и всё вновь было прекрасно в этом прекраснейшем из миров.
«В глубине его голубых глаз притаились чуть заметные золотые искорки»,— донеслось им вслед из открытых ворот.
Но они уже не слышали этих слов, они слышали совсем другое…