Новые мелодии печальных оркестров

— Я сказал «дотошность», но, поскольку вы не слушали, употреблю другое слово: «упрямство». Чьим временем вы злоупотребили, только бы не брать в руки резинку, хотя даже лучшие машинистки не гнушаются к ней прибегать? Моим или вашим?

— Я хотел сделать хороший экземпляр, — не меняя тона, отозвался Маккомас. — Видите ли, мне не приходилось прежде печатать на машинке.

— Отвечайте на вопрос! — рявкнул мистер Вудли. — Пока вы сидели и печатали эти две дюжины экземпляров, чье время вы расходовали — свое или мое?

— По большей части я работал в свой обед. — Крупное лицо Маккомаса вспыхнуло злым румянцем. — Я привык делать все по-своему или вообще не делать.

Вместо ответа мистер Вудли схватил письмо и конверт, разорвал их на четыре части и, улыбаясь во весь рот, бросил в корзину для бумаг.

— А я привык по-моему. Что вы об этом думаете?

Юный Маккомас шагнул вперед, словно намереваясь вырвать обрывки из рук человека-лисы.

— Проклятье! — крикнул он. — Проклятье! Если мне предложат за медный грош вам бока отломать — я готов.

Со злобным рыком мистер Вудли вскочил на ноги, порылся в кармане и бросил на стол пригоршню мелочи.

Десять минут спустя временный сотрудник, зашедший с докладом, отметил отсутствие на привычном месте юного Маккомаса, а также его шляпы. В кабинете, однако, он нашел мистера Вудли — с багровым лицом и пеной у рта тот яростно кричал что-то в телефонную трубку. Одежда его, к удивлению сотрудника, находилась в нарушавшем рамки приличия беспорядке, все шесть пуговиц от подтяжек валялись на полу.

II

В 1902 году Генри Маккомас весил 196 фунтов. В 1905-м, когда он вернулся в родной город, Элмиру, чтобы жениться на девушке, в которую влюбился еще в детстве, его вес подбирался ровнехонько к 210. Два последующих года Маккомас прожил без изменений, но после паники 1907 года быстро достиг 220 фунтов, которые, судя по всему, и должны были остаться его потолком на всю последующую жизнь.

Выглядел Маккомас не по годам солидно: желтые волосы при определенном освещении приобретали вид благородной седины, дородная фигура внушала еще больше почтения. За первые пять лет после ухода с фермы он не оставлял мысли открыть собственное дело.

Люди с таким, как у Генри Маккомаса, темпераментом, любящие все делать по-своему, не умеют работать под чьим-то началом. Так или иначе он должен был придерживаться собственных правил, пусть даже под угрозой присоединиться к когорте неудачников, которые пытались до него. Спустя ровно неделю после того, как Маккомас получил свободу от всех чужих иерархических структур, ему довелось объясняться со своим партнером Теодором Дринкуотером: тот поинтересовался вслух, неужели Маккомас взял себе за правило никогда не являться на работу раньше одиннадцати часов.

— Похоже на то, — отозвался Маккомас.

— С какой стати? — негодующе вопросил Дринкуотер. — А ты подумал, какой пример ты подаешь нашим конторским работникам?

— Разве у мисс Джонстон заметны признаки дезорганизованности?

— Я говорю о том времени, когда у нас будет больше народу. Ты ведь не пожилой человек, Мак, проживший трудовую жизнь. Тебе всего двадцать восемь, в точности как мне. А что ты будешь делать в сорок лет?

— Я буду приезжать на работу в одиннадцать каждый день своей жизни.

На той же неделе первые клиенты пригласили партнеров на ланч в известный деловой клуб; самым малозначительным из его членов был раджа из процветающей, растущей империи.

— Посмотри по сторонам, Тед, — шепнул Маккомас, когда они вышли из столовой. — Вот тот похож на борца-профессионала, а этот на актера-кривляку. Тот, что за тобой, вылитый водопроводчик; есть еще возчик угля и пара ковбоев — видишь? Вот хронический больной, вот мошенник на доверии, вот ростовщик — тот, справа. Проклятье, где же те крупные бизнесмены, которых мы надеялись увидеть?

На обратном пути в контору они заглянули в небольшой ресторанчик, где собралась на ланч толпа местных клерков.

— Посмотри на них, Тед, и увидишь людей, которые знают правила, — думают, ведут себя и выглядят соответственно своему положению.

— Полагаю, если они нацепят розовые усы и станут приходить на работу в пять часов дня, из них получатся великие люди, — съязвил Дринкуотер.

— Разве я говорил, что нужно выделываться? Нужно просто принимать себя таким, каков ты есть. Нас вырастили на сказках о чистом листе, но кто им верит, кроме тех, кто нуждается в вере и надежде, чтобы не сойти с ума. Думаю, когда люди усвоят ту истину, что у каждого есть свои слабости, Америка станет более счастливой страной. Особенности характера, что имелись у тебя в двадцать один год, скорее всего, сохранятся на всю жизнь.