Новые мелодии печальных оркестров

И снова их губы потянулись друг к другу, сгустки голубизны и серебра взметались фейерверком и, лопнув, укрывали их плечи цветными искорками – и можно было уже не бояться ни хода времени, ни посторонних глаз. Они опять поцеловались. Там и сям по краям пещеры будили эхо голоса туристов. Какой-то мальчик, нагой и загорелый, нырнул с высокой скалы, рассек воду, подобно серебряной рыбке, и голубизна вскипела тысячью платиновых пузырьков.

– Я люблю тебя всем сердцем, – шепнула Хэлли. – Что нам делать? Ох, дорогой, если бы ты умел хоть немного разумнее обращаться с деньгами!

Пещера пустела, лодочки одна за другой устремлялись к выходу в сверкающее, неспокойное море.

– До свиданья, Голубой грот! – пел лодочник. – Завтра я вернусь!

Ослепленные солнцем, Хэлли и Коркоран отпрянули друг от друга и обменялись взглядами. Голубизна с серебром остались позади, но сияние не покинуло их лица.

И здесь, под голубым небом, «я люблю тебя» прозвучало не менее убедительно.

Ожидавший их на палубе мистер Носби не произнес ни слова, только оглядел обоих внимательно и всю дорогу до Неаполя сидел между ними. Вполне осязаемое тело Носби не разрушило, однако, их единства. Ему оставалось только спешно разделить их расстоянием в четыре тысячи миль.

И лишь когда они, высадившись, уходили с пристани, Коркоран в один миг забыл о своем восторге и отчаянии, поскольку заметил нечто имевшее отношение к утреннему инциденту. Прямо у них на дороге, словно бы поджидая, стоял тот самый смуглый горбун, которому человек в рубашке указывал на их машину. Заметив их, горбун, однако, поспешно шагнул в сторону и скрылся в толпе. Пройдя мимо, Коркоран сделал вид, что хочет в последний раз взглянуть на пароход, обернулся и заметил краем глаза, как горбун показывал их еще какому-то мужчине.

В такси мистер Носби прервал молчание:

– Вам лучше бы немедленно упаковать вещи. Сразу после обеда мы берем такси и отправляемся в Палермо.

– Сегодня мы туда не доберемся, – запротестовала Хэлли.

– Остановимся в Козенце. На полдороге.

Было очевидно, что он намерен закончить совместную поездку как можно скорее. После обеда Носби попросил Коркорана пойти с ним в гараж при отеле и выбрать автомобиль, и Коркоран понял, что он не хочет оставлять их с Хэлли одних. Носби был не в духе, и его не устроили цены в гараже. В конце концов он вышел на улицу и присмотрел там ветхую колымагу. Таксист согласился отвезти пассажиров в Палермо за двадцать пять долларов.

– Похоже, эта древность до Палермо не доедет, – рискнул возразить Коркоран. – Не лучше ли будет заплатить дороже и взять другую машину?

Носби смерил его взглядом, едва сдерживая гнев.

– Мы не можем себе позволить разбрасываться деньгами, – сказал он сухо. – В отличие от вас.

Коркоран ответил на эту колкость холодной улыбкой.

– И вот еще что, – сказал он. – Вы получали утром в банке деньги или другую ценность, из-за которой за вами могут следить?

– О чем вы? – тут же спросил Носби.

– Кто-то весь день наблюдает за всеми вашими передвижениями.

Носби недоверчиво вгляделся в Коркорана.

– Вам бы хотелось, чтобы мы еще на день-два задержались в Неаполе? Как это для вас ни печально, бразды правления теперь у меня. Если желаете остаться, оставайтесь в одиночку.

– И вы не хотите нанять другой автомобиль?

– Вы начинаете мне надоедать с вашими предложениями.

В отеле, покуда грузчики относили чемоданы в высокий старомодный автомобиль, Коркорану снова показалось, что за ним следят. Он едва удержался, чтобы не обернуться. Может, у него просто разыгралось воображение и лучше поскорее выбросить все это из головы.

Когда машина сквозь ветер и сумерки двинулась в путь, было уже восемь часов. Солнце спустилось за дома, окрасив небо в цвета рубина и золота; пока путники огибали залив и медленно взбиралась к Торре-Аннунциата, Средиземное море, приветствуя это меркнувшее великолепие, обратило свои воды в розовое вино. Вверху вырисовывался Везувий, извергая из своего кратера фонтанчик дыма, добавлявшего густоты ночной тьме.

– Нам надо добраться в Козенцу к полуночи, – проговорил Носби.

Никто не откликнулся. Город скрылся за возвышенностью, и путники в одиночестве спускались по опасной и таинственной голени итальянского сапога, где расцветает буйным цветом мафия и простирается на два континента зловещая тень Черной руки. Вздохи ветра среди серых, увенчанных руинами гор отдавали жутью. Хэлли невольно вздрогнула.

– Как я рада, что я американка, – сказала она. – Здесь, в Италии, чувствуешь, будто вокруг одни мертвецы. Их видимо-невидимо, и все следят за тобой с тех холмов: карфагеняне, древние римляне, мусульманские пираты, средневековые князья с отравленными перстнями…

Торжественная мрачность окружения внушила путникам тоску. Ветер разгулялся вовсю, завывая в темных кущах вдоль дороги. Машина пыхтела, одолевая нескончаемые склоны, затем следовали извилистые спуски, и от тормозов начинало тянуть гарью. В маленькой темной деревушке Эболи такси остановилось на заправке, и, пока таксист расплачивался, из мрака проворно вынырнула другая машина и пристроилась сзади.