В выступлениях и интервью последних лет Сименон неоднократно подчеркивает: в настоящее время главная угроза исходит от США, руководство которых проводит империалистическую политику, от их военно-промышленного комплекса, от торговцев оружием.
И все же есть «надежда, что будущее не за президентом Рейганом и его сторонниками», но для этого нужно, чтобы объединились люди доброй воли, чтобы с каждым днем росло сопротивление безумной гонке вооружений, любым проявлениям милитаризма. Сименон с удовлетворением отмечает падение ряда диктаторских режимов, поддерживаемых США, рост антивоенных движений, все, что, как ему кажется, приближает приход нового времени.
Свою уверенность в победе сил разума и добра Сименон черпает и в самом существовании нашей страны, в конструктивной миролюбивой политике СССР.
Советские люди хорошо знают цену мира, говорит писатель. Именно от них исходят наиболее реалистические инициативы, направленные на прекращение гонки вооружений, установление мира и доверия между всеми странами.
Писатель-гуманист Сименон всем своим творчеством утверждает веру в человека, в его возможности, веру в человеческое достоинство. Даже в наиболее мрачных, трагических романах его, там, где люди оказываются на самом дне жизни, преступив все нравственные границы, перечеркнув все естественные представления о Добре и Зле, Сименон оставляет им надежду на обновление, на духовное очищение. «Я верю в человека», — не устает повторять писатель. Нужно верить в это хрупкое существо, которое «со времен доисторических пещер выжило, несмотря на потопы и землетрясения, холеру, чуму, бойни и голод», которое никогда «не теряло окончательно надежду, потому что поколение за поколением оно не переставало продолжать свой род и воспитывать своих детей в надежде на будущее».
Читатель книги не пройдет мимо, казалось бы, незначительного эпизода, о котором Сименон рассказывает, вспоминая о своей поездке в СССР в 1965 году: «У меня и сейчас перед глазами полная символики сцена на знаменитой лестнице в Одессе, где малышка подбежала к моему сыну и протянула розы. Что может быть прекраснее и прочнее на земле естественных душевных движений, дружбы и взаимного внимания!»
Во Франции и за ее пределами
Франция после кризиса[5]
(перевод А. Смирновой)Низкий женский голос, испуганный шепот:
— Кризис…
Твердые и суровые лица крестьян крупным планом на фоне пшеничных полей:
— Кризис…
Безработный бредет по шахтерскому поселку мимо черных труб, смотря в землю, чтобы не видеть того, что его ждет:
— Кризис…
Темп ускоряется, глухой, неотвязный: шум поезда, и в стуке вагонов слышится:
— Кризис…
Под аккомпанемент странноватой музыки проносятся беспорядочные кадры. Иногда шум заглушают голоса, но только для того, чтобы снова повторить:
— Кризис…
В кадре вагон поезда на пневматических колесах: Париж — Лилль, Париж — Рубе, Париж — Туркуэн. Силуэты пассажиров. Это северяне — высокие, крепкие, светловолосые.
— И что министр?
— Да он ничего в этом не понимает…
— А немецкие заказы на пятнадцать миллионов?
Поезд глухо выстукивает:
— Кризис… Кризис…
— Моль уже закрыл завод?
— Говорят, у Депра уволили шестьсот рабочих…
— А что в Мюлузе?
— С Мюлузом — все. С Кольмаром тоже. О них уже и речи нет.
Поезд идет по прекрасному Компьенскому лесу. Наплыв камеры. Другой поезд. Скорый Бордо — Париж. Вагон-ресторан. Стук вилок и подпрыгивающих тарелок.
— Господа, еще филе в мадере?
— Кризис… Кризис…
— Дебросс погорел?
— Да, пятнадцать миллионов в трубу…
И здесь такие же напряженные лица, но твердость чисто британская: бордосские торговцы помнят, что они потомки англичан.
— Мы продали в Рошфор по двадцать пять франков за гектолитр.
— Безье требует компенсацию за выкорчевку лоз.
— Тунис начал…
Едет поезд. Ему навстречу другой.
— Замша по три франка пятьдесят за фут…
— На рынке в Страсбуре кожа…
— Тем не менее завод уже три года закрыт.
Вокруг нас все разговаривают о коже, шкурах, обуви…
— Юре еще выдает две тысячи пар в день.
— Неужто? — сомневается какой-то скептик.
— Вот если бы правительство…
— В Меце дело дрянь…
Обувь — это Лимож, это Мец, Марсель, Бельвиль, Роман, Фужер, Ним и Тулуза.
За окнами скорого темнеет. В пропахшем рыбой Булонском поезде слышится:
— С торгов пошла «Мария Терезия»…
— Это тот самый траулер, который шесть лет назад стоил миллион?
— А продали за двадцать пять тысяч.
— Кризис… Кризис…
У торговца недвижимостью на улице Аркад машинистки по целым дням выстукивают:
«Продается красивый замок с парком…» «Прекрасный исторический замок…» «Двести тысяч, триста, четыреста…»
— Кризис… Кризис…
Эльзасские машиностроители, директора металлургических заводов, торговцы скотом, мелкие ремесленники…
Судебные исполнители сбились с ног. Пачки описей имущества. Человек знает, что его ждет. Но суды не торопятся:
— Не нажимайте! Терпение, терпение!