Новые приключения искателей сокровищ

Освальд и Дикки отправились на поиски пропавшего. Сперва мы подумали, что он мог вернуться к остаткам обеда, ведь Эйч-Оу еще маленький и не всегда ведет себя разумно, но в столовой его не было. Проходя через нее, Освальд даже не взял засахаренный фрукт. Он легко мог бы взять, и никто бы не возразил, поэтому поступок не был бы недостойным, и все-таки брать без спросу не по-джентльменски. Дикки тоже ничего не взял.

Мы заглянули в другие комнаты, даже в ту, в которой плакали старые леди, но, конечно, попросили у них прощения за беспокойство. Наконец, мы добрались до кухни, где сидели за ужином нарядные служанки с белыми бантами, и Дикки спросил:

– Пышечки, вы не видели Эйч-Оу?

– Убирайся, дерзец! – ответила кухарка, но ей все равно понравился дурацкий комплимент.

– Я видела, – сказала горничная. – Не так давно он столкнулся во дворе с мясником. У вашего братца был при себе пакет в коричневой бумаге. Возможно, Эйч-Оу кто-то подвез до дома.

Мы вернулись и рассказали отцу о словах горничной, а заодно и о подарке в свертке.

– Наверное, он все-таки постеснялся отдавать свой подарок, – сказал Освальд, – поэтому отправился с ним домой.

И мы сели в экипаж.

– Это был не подарок, а другой сюрприз, – сказала Дора. – Но действительно секретный.

Наш добрый отец велел ей не выдавать тайны младшего брата.

Да только когда мы вернулись домой, Эйч-Оу там не было. Миссис Петтигрю его не видела, и мы нигде его не нашли. Отец поехал на велосипеде обратно в «Кедры», чтобы посмотреть, не появился ли Эйч-Оу там… Но он не появился, и все тамошние мужчины отправились искать его по всей округе.

– Он слишком взрослый, чтобы его украли цыгане, – сказала Элис.

– И слишком некрасивый, – заметил Дикки.

– О, не говори так! – воскликнули обе девочки. – Особенно теперь, когда он потерялся!

Поиски длились уже долго, когда миссис Петтигрю вошла с пакетом, который, по ее словам, оставил мясник. На пакете не было адреса, но, увидев на оберточной бумаге наклейку с адресом магазина, где отец покупает рубашки, мы поняли, что сверток принадлежит Эйч-Оу. Отец тут же разорвал бумагу.

В свертке оказались ботинки и подтяжки Эйч-Оу, его лучшая шапка и жилет. Освальд испытал почти такие же чувства, как если бы нашел останки брата.

– Он с кем-нибудь из вас ссорился? – спросил отец.

Нет, никаких ссор не было.

– Его что-нибудь беспокоило? Он напроказничал и боялся признаться?

Мы похолодели, поняв, куда клонит отец. Найденное в свертке напоминало шляпу и перчатки леди, которая бежит на берег моря, оставив письмо с признанием, как она до такого дошла.

– Нет, нет и нет! – закричали мы. – Всё утро он веселился!

Потом вдруг Дикки двинул стол, один ботинок Эйч-Оу опрокинулся, и внутри оказалось что-то белое. Должно быть, Эйч-Оу написал записку перед тем, как мы уехали из дома. Вот что мы прочитали: «Дорогой отец (и все остальные), я собираюсь стать клоуном. Когда я разбогатею, я вернусь и буду купаться. Любящий сын, Гораций Октавиус Бэстейбл».

– «Купаться»? – недоумевающе переспросил отец.

– Он имел в виду «купаться в деньгах», – сказала Элис.

Освальд заметил, что все стоящие вокруг стола, на который почтительно водрузили ботинки Эйч-Оу, были ужасного бледного цвета, какого становятся цветки львиного зева, если бросить в них соль.

– Боже мой! – воскликнула Дора. – Так вот в чем дело! Он попросил меня сшить ему клоунский наряд, только никому-никому не говорить. Сказал, что хочет сделать сюрприз тете Маргарет и дяде Альберта. Я не думала, что он затеял что-то дурное.

Дора сморщилась, добавила:

– Боже мой, боже мой, боже мой! – и начала рыдать.

Отец рассеянно, но добродушно потрепал ее по спине и спросил в пространство:

– Но куда же он делся? Я виделся с мясником, и тот сказал, что Эйч-Оу попросил его отнести сверток домой, а сам вернулся в «Кедры».

Дикки кашлянул и сказал:

– Я тогда не подумал, что он что-то затевает, но… На следующий день после того, как Ноэль завел разговор о пении баллад в Риме и о том, что ему стали бы швырять поэтические лиры, Эйч-Оу сказал: если бы Ноэлю по-настоящему хотелось получить римские лиры, он легко мог бы поехать в Рим безбилетником…

– Безбилетником! – сказал отец, тяжело упав на стул.

– …В большой корзине с одеждой тети Маргарет, – продолжал Дикки. – Той самой, куда она позволяла залезать Эйч-Оу, когда мы играли в прятки. Эйч-Оу много говорил об этом после того, как Ноэль сказал о лирах и о том, что итальянцы такие поэтичные. Ну помните, когда мы делали ириски.

Отец всегда действует быстро и решительно, как и его старший сын.

– Я отправляюсь в «Кедры», – сказал он.

– Можно мне с тобой? – спросил его решительный сын. – Вдруг тебе понадобится послать с кем-нибудь сообщение.

Спустя несколько мгновений отец уже сидел в седле велосипеда, а Освальд перед ним на раме – опасное, но восхитительное место – и они мчались к «Кедрам».

– Пейте чай, больше не теряйтесь и не засиживайтесь допоздна, если мы задержимся! – крикнул отец, когда мы устремились прочь.