Новые приключения парижанина

— Ладно! Ладно! Что это мы, точно мокрые курицы… Положеньице наше, конечно, никудышное. У тебя — с тех пор как из Камеруна явился этот эльзасец и рассказал, что случилось с твоим сыном, а у меня… тоже не лучше. Вот уж три месяца, как ни единой весточки от Тотора. Однако не стоит отчаиваться!

— Легко тебе говорить! Если нет писем, тому может быть масса причин. Почта оттуда, полагаю, приходит редко и нерегулярно… А в последнем письме твой Тотор сообщал, что отправляется в глубь Африки, где одни только негритянские племена. Какая ж там почта? Письмо может прийти не сегодня-завтра! А вот я… У меня нет больше надежды.

— Почем ты знаешь? Откуда такая уверенность? Петер Ланц видел лишь потасовку, после которой твой сын исчез…

— Но он уверяет, что собственными глазами видел и то, что лейтенант размозжил Жану голову…

— Ну, так уж сразу и размозжил… Голова-то у парня все же не орех, не так уж это и просто…

— О, этот лейтенант! Фон Штерманн… Попался бы он мне… Негодяй и прощелыга! Переметнулся к бандитам, к работорговцам… Кто знает, быть может, когда-нибудь его и поймают…

— Но ведь тот эльзасец не видел Жана мертвым…

— Ну и что же? Если даже он и выжил, то оказался один-одинешенек в этой проклятой стране. Там он обречен на голодную смерть. Либо его разорвут дикие звери… Нет, нет, старина Фрике, не успокаивай меня! Все кончено.

— Для него не более, чем для моего Тотора… Понимаю, неизвестность страшна и невыносима, но надо держаться. В путешествиях я и сам тысячу раз оказывался в безвыходном положении. И тем не менее находил выход! Случай поможет выбраться из трясины, когда уже вроде бы увяз по самую маковку. На то он и случай! Твой сын Жан — крепкий малый… сильный, боевой. Он что-нибудь придумает.

— Хоть бы только его не убили на месте…

— Э-э! Такого никогда не бывает. Воскресают раза по три… Как мой Тотор! Вот уж кто дешево себя не отдаст!

— Куда лучше было бы видеть его здесь, чем знать, что он там.

— Что ты хочешь? Яблоко от яблони недалеко падает. Бродяжничество у нас в крови. Я бы на четвереньках пополз куда угодно, чтобы посмотреть, как он там.

— Ты? В твои-то годы? Сумасшедший!

— Какие еще годы! Мне всего сорок один, а чувствую я себя моложе лет на пятнадцать. Будь в моем распоряжении десять — двадцать негров или папуасов, я не задумываясь снова пустился бы в путь.

— Ты не можешь бросить жену! — заметил Риммер.

Не успел Фрике ответить, как с улицы донеслись шум и крики. Мальчишки-газетчики зазывали покупателей.

— А-а… — протянул Фрике, — приложение к «Нувелисту»… Опять какие-нибудь глупости, чтобы публику одурачить.

Но Риммер вдруг побледнел, выскочил из-за стола и, будто позабыв о своем приятеле, кинулся к выходу.

Минуту спустя он вернулся с газетой в руке и указал на набранный крупным шрифтом заголовок во всю страницу: «ТРЕВОЖНЫЕ НОВОСТИ С ВЕРХОВЬЕВ УБАНГИ: Султан Си-Норосси поднял знамя восстания. Взятие Лаи».

— Лаи! — Фрике вытащил из кармана карту Центральной Африки. — Но ведь это город или деревня при слиянии рек Логоне и Пеноэ[58]. Это как раз в том самом месте, где должны находиться Тотор и его друг Меринос!

У Виктора Гюйона потемнело в глазах, сердце болезненно сжалось, а в горле застрял ком.

— Читай же! — вскричал Риммер.

Фрике взял себя в руки и с трудом принялся читать:

— «Нам сообщают о новых действиях султана Си-Норосси. Небывалому разорению подвергнуты районы Логоне и Шари. По слухам, истреблено или угнано в рабство более двух десятков негритянских племен. Акции проводились с неслыханной жестокостью, несчастные жертвы подверглись чудовищным мучениям. Говорят, что в распоряжении Си-Норосси более четырех тысяч солдат, вооруженных европейским оружием, и, подняв знамя священной войны, он заявил в распространяемой повсюду декларации, что изгонит руми[59] со всех территорий вплоть до озера Чад. Наконец, по непроверенным слухам, в одном из негритянских селений в плен взяты двое или трое белых. Какую судьбу уготовил им кровожадный султан, неизвестно. Северные районы Французского Конго охвачены волнением. Депеша из Банги подтверждает печальные новости о плененных Си-Норосси белых. Поговаривают о двоих, французе и американце…»

Сдавленное хрипение вырвалось из груди Фрике.

Смертельно побледнев, он упал на стул и попытался сорвать душивший его галстук.

Риммер бросился к другу и крепко обнял:

— Фрике! Старина Фрике! Очнись! Не пугай меня!

Фриц поспешно налил в стакан воды из графина, намочил платок и приложил ко лбу и вискам Фрике.

Тот постепенно приходил в себя. Невидящими глазами уставился он на Риммера, как будто не узнавал его.

Потом взгляд Фрике вновь упал на газетный лист, и только тогда в голове его прояснилось.

— Сын мой! Мой Тотор! — прошептал Фрике и разрыдался.

— Но нет никаких указаний на то, что это именно они.

— Да ладно! Один француз! Один американец! Американец — это Меринос, его закадычный друг!.. Последнее письмо, которое я получил, пришло из Банги. Тотор сообщал, что отправляется в те самые проклятые места.

— Погоди! — произнес Риммер. — Допустим, это они. Но ведь речь шла о том, что их всего лишь взяли в плен.